Священномученик Фаддей Тверской

Священномученик Фаддей Тверской, в миру - Иван Васильевич Успенский, родился 12 ноября 1872 г. в селе Наруксово Нижегородской губернии в семье священника

Отец - Успенский Василий Федорович, благочинный, протоиерей

Мать - Успенская Лидия Андреевна

• Окончил Нижегородскую духовную семинарию.
• В 1896 г. окончил Московскую духовную академию со званием кандидата богословия. В 1896-1897 гг. был профессорским стипендиатом академии.
• В августе 1897 г. пострижен в монашество с наречением имени Фаддей, рукоположен в сан иеродиакона.
• С 21 сентября 1897 г. - иеромонах, преподаватель логики, философии и дидактики Смоленской духовной семинарии.
• С 19 ноября 1898 г. - инспектор Минской духовной семинарии с исправлением обязанностей преподавателя Священного Писания.
• С 1900 г. - преподаватель основного догматического и нравственного богословия в Уфимской духовной семинарии.
• С 5 марта 1902 г. - инспектор Уфимской духовной семинарии.
• 15 марта 1902 г. возведен в сан архимандрита.
• С 8 января 1903 г. - ректор Олонецкой духовной семинарии.
• 21 декабря 1908 г. хиротонисан во епископа Владимиро-Волынского.
• С осени 1916 г. по 28 января 1917 г. временно управлял Владикавказской епархией (на время болезни епископа Владикавказского Антонина.
• В 1919 г., после того, как правящий Волынский архиерей архиепископ Евлогий вынужден был оставить кафедру и уехать за границу, стал исполнять его обязанности.
• В ноябре 1921 г. арестован в Житомире по обвинению в участии в повстанческом движении на Волыни. Верующие просили освободить его из тюрьмы: «Епископ Фаддей много лет известен в городе Житомире, где нет храма, в котором бы он не богослужил и не проповедовал. Нам известна и его личная жизнь как молитвенника и пастыря. Никогда епископ Фаддей не вмешивался в политику, ничего не предпринимал против советской власти, ни к чему противозаконному никого и никогда не призывал». Владыку перевезли в Харьков, где после допроса местная ВУЧКа постановила: «… выслать епископа Фаддея в распоряжение Патриарха Тихона с правом жительства только в одной из центральных северных губерний РСФСР и Западной Сибири со взятием подписки о регистрации в органах ЧК…».
• 13 марта 1922 г. назначен Птариархом Тихоном на Астраханскую кафедру, с возведением в сан архиепископа. Однако вскоре арестован и обвинен в том, что способствовал печатанию воззвания к пастве временно управлявшего церковью после ареста Патриарха Тихона митрополита Агафангела с призывом хранить в чистоте устои Церкви и остерегаться обновленческого движения. Содержался во Владимирской тюрьме.
• В 1923 г. выехал в Астрахань, где приступил к обязанностям правящего архиерея. Вел крайне скромный образ жизни. Часто проводил богослужения, много проповедовал. Противодействовал «обновленческому» движению. Патриарх Тихон говорил одному из жителей Астрахани: «Знаете ли Вы, что владыка Фаддей святой человек? Он необыкновенный, редкий человек. Такие светильники Церкви - явление необычайное. Но его нужно беречь, потому что такой крайний аскетизм, полнейшее пренебрежение ко всему житейскому отражается на здоровье. Разумеется, владыка избрал святой, но трудный путь, немногим дана такая сила духа. Надо молиться, чтобы Господь укрепил его на пути этого подвига ».
• В 1926 г., после ареста заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) в его обязанности временно вступил митрополит Иосиф (Петровых), который, в свою очередь, назначил своими преемниками на случай ареста трех архиепископов, в том числе Фаддея (Успенского). После ареста архиепископа Иосифа он выехал в Москву, чтобы приступить к временному руководству церковью, однако в Саратове был задержан и выслан в город Кузнецк Саратовской губернии.
• В марте 1928 г. освобожден, назначен архиепископом Саратовским.
• В ноябре 1928 г. переведен в Тверь (Калинин), архиепископ Калининский и Кашинский . Как и в Астрахани, много проповедовал, пользовался любовью паствы, что вызывало раздражение властей.
• 29 сентября 1936 г. власти лишили архиепископа Фаддея регистрации и запретили служить, но владыка продолжал служить.
• 20 декабря 1937 г. арестован. На допросах держался мужественно, виновным в контрреволюционной деятельности себя не признал. Во время тюремного заключения был помещен вместе с уголовниками. В житии святителя приведена следующая история. Однажды ночью Богоматерь «явилась главарю уголовников и грозно сказала ему: «Не трогайте святого мужа, иначе все вы лютой смертью погибнете». Наутро он пересказал сон товарищам, и они решили посмотреть, жив ли еще святой старец. Заглянув под нары, они увидели, что оттуда изливается ослепительный свет, и в ужасе отшатнулись, прося у святителя прощения. С этого дня все насмешки прекратились, и уголовники даже начали заботиться о владыке. Начальство заметило перемену в отношении заключенных к владыке, и его перевели в другую камеру».
• В конце декабря 1937 г. приговорен к расстрелу по обвинению в руководстве церковно-монархической организацией. По одним данным, расстрелян, по другим, был утоплен в яме с нечистотами. Тюремный врач предупредил верующих о времени похорон владыки (как и другие казненные, он был похоронен без гроба). Весной 1938 г. верующие тайно вскрыли могилу и переложили тело в гроб. На месте могилы был поставлен крест с надписью, но вскоре он был уничтожен. Позднее точное место захоронения было забыто и найдено лишь в 1990 г.
• 26 октября 1993 г. были обретены мощи святителя Фаддея, которые находятся ныне в Вознесенском соборе Твери.
• В 1997 г. Архиерейским собором Русской Православной Церкви причислен к лику святых как новомученик.

Праздники святому

Священномученик Фаддей (в миру Иван Васильевич Успенский) родился 12 ноября 1872 года в селе Наруксово Лукояновского уезда Нижегородской губернии в семье священника Василия и жены его Лидии, у которых было семь сыновей и две дочери. Дед владыки был священником, и домашние почитали его как сугубого молитвенника, человека, имевшего глубокую веру и любящее, кроткое и снисходительное сердце. Из всех внуков дедушка больше других любил Ивана, которого называл архиереем. Брат Ивана, Владимир, учился в Санкт-Петербургской Духовной академии, Александр вместе с Иваном – в Московской, куда они поступили в 1892 году после окончания Нижегородской Духовной семинарии.

Иван Васильевич учился в то время, когда ректором академии был архимандрит Антоний (Храповицкий), с которым он сблизился и впоследствии подружился. Архимандрит Антоний во время своего ректорства в академии старался воздействовать на студентов не столько строгостью, сколько личным примером. Он в себе самом являл образец ученого монаха и христианского пастыря без какой-либо напускной мрачности и исключительного аскетизма. Многие студенты поэтому тянулись к нему, чувствуя в нем отца академии, который поможет в вопросах духовных, к которому можно без стеснения обратиться и за материальной помощью.

Конец ХIХ – начало ХХ столетия было временем, когда определились все духовные тенденции, явившиеся результатом тысячелетней истории России и последних двухсот лет европейских реформ. И как светская, так и духовная интеллигенция стояла перед выбором – или западноевропейская культура, или российская, уходящая корнями в глубину православия и русской истории. Лицам, предполагавшим принять духовный сан, надо было сделать на путях поиска истины свой выбор, но перед тем стать людьми достаточно просвещенными, чтобы выбор этот был сознательным.

Как-то, собрав студентов после ужина в столовой, архимандрит Антоний стал беседовать с ними. Он рассказал о людях шестидесятых годов ХIХ столетия, которые, увлекшись "известными идеями и чувствами, выражали недовольство и презрение к существующим в государстве порядкам, были горды и нетерпеливы к мнениям противников, которых называли консерваторами, которые, однако, были людьми более широкими. Аксаков говорил, что нужно вместо либеральных возглашений действительно быть где-нибудь в уезде врачом... и был ими осмеян... Люди шестидесятых годов утверждали либерализм государственно-правовой; напротив, славянофилы говорили, что у народа более достоинства и свободы... утверждали либерализм для личности; таковой сопровождается личным ограничением, имеет корень в борьбе с собою и зиждется на религии. Эту мысль важно помнить педагогам, чтобы не стремиться к расширению прав над учениками, проявляя либерализм лишь в отношении к начальству... но, конечно, нужно помнить, что путь такой труден и есть крест!.."

Удивляло, радовало и поддерживало то, что к ректору можно было прийти по любому вопросу, едва ли не в любое время. Как-то Иван Васильевич решил зайти к отцу ректору, чтобы спросить, к какому духовнику обращаться в трудных случаях.

– Я пришел поговорить о душе, – сказал он, – вроде того чтобы исповедоваться... Во всех аскетических сочинениях говорится о необходимости совета с духовным отцом...

– Обратитесь к отцу Герману, начитанному в аскетической литературе, к нему можно дать записку, – сказал о. Антоний. – А без совета действительно нельзя обходиться, может выработаться односторонность, разве только тому, кто еще, как дитя, незапятнан или по укреплении в духовной жизни не нуждается в совете. Ты ведь, по всему видно, в монахи пойдешь, – заметил вдруг ректор, – да и неудобно учителю без священного сана.

– Его можно принять и после, не принимая пострига, – ответил Иван Васильевич.

Затем он стал говорить о своем самомнении и самопревозношении.

– Ну, да разве это в вас есть? – удивился о. Антоний.

– Да, есть, особенно относительно своего значения среди товарищей.

Отец Антоний стал в ответ описывать виды самомнения, которое проявляется в самоупоении и осуждении других. Иногда и самоуничижение не свидетельствует о смирении – противно природе считать себя менее умным, чем явный дурак, но не нужно упиваться своими достоинствами, должно относиться к рассуждениям других о наших достоинствах и недостатках объективно, как бы речь шла не о нас, желая всегда добра ближним через свой дар Божий, подобно забывающей о себе матери при заботе о детях, упрекать себя за то, что не послужил, как бы мог.

– Но есть ведь и мнимое самомнение, – возразил Иван Васильевич, – когда сравнение себя с другими возникает невольно, подобно тому как невольно может возникнуть хульный помысел на Христа, Божию Матерь, на Крест – и тем более, чем более мы будем бороться.

– А что, тебя нельзя обидеть? – спросил о. Антоний.

– Меня никто не обижал, – ответил Иван Васильевич.

Заговорили о посте. Иван Васильевич сказал, что по внешности он мог бы назвать себя воздержным, но не постящимся, потому что поститься мог только по воскресеньям, так как поститься во время умственных занятий очень трудно. Отец Антоний ответил, что и не нужно, хотя и усвоенных уже привычек не следует оставлять. Далее заговорили об отношении к товарищам. Отец Антоний спросил, где лучше живется – в академии или дома. Иван Васильевич ответил, что в академии. Только близких товарищей в академии почти что и нет, потому что он разговорами о душе интересуется, а это некоторым скучно.

Иван Васильевич пошел посоветоваться к о. Герману, известному старцу, подвизавшемуся в Гефсиманском скиту неподалеку от Троице-Сергиевой Лавры. Отец Герман оказался высоким, благообразного вида старцем с белым лицом, редко улыбающимся. Иван Васильевич назвал себя. Отец Герман, выслушав, спросил:

– Занимаешь ли ты себя, ну например, когда идешь куда-нибудь, мыслями о Боге? Это дело самое главное.

– Стараюсь вспоминать, – ответил Иван Васильевич.

Затем о. Герман спросил, что его смущает, и стал отвечать. Как во внешних науках, говорил он, существует постепенность в научении, так и в духовной жизни, а это ведь уже искусство из искусств, нельзя сразу вскочить на верхнюю ступень, только невозросшие мечтают о разных подвигах, вроде долговременных постов и уединения. Не это христианину нужно, потому что при всех этих подвигах человек может остаться фарисеем, главное дело в самоукорении, постоянном напоминании себе о своей греховности. Если нет тяжких падений, то может быть тонкая брань, и она может погубить человека, если у него нет самоукорения. Нужна постоянная исповедь – открытие зла и перед собой, и перед другими (или товарищами, или духовными отцами). Особенно важно чтение творений святых отцов, которые представляют нам как бы зерцало души. Хороши в этом отношении творения аввы Дорофея, Ефрема Сирина, а также Димитрия Ростовского и Тихона Задонского, которые есть наши Иоанны Златоусты и Василии Великие. Недостатки других мы скорее видим, чем свои, поэтому прежде всего нужно увидеть свои недостатки. Нужно стараться в других видеть доброе, а причину своих несчастий и бед увидеть в своих грехах. Если придут самолюбивые помыслы, с которыми будет трудно бороться, то лучше всего в этом случае читать шестьдесят девятый псалом.

Отец Герман спросил о планах на будущее. Иван Васильевич ответил, что пойдет или в учителя, или в священники, а к монашеству, пожалуй что, не чувствует склонности. Вообще же, как говорит отец ректор, и он в этом с ним совершенно согласен, нужно не произвольно в монахи идти, а ожидать указания обстоятельств и Промысла Божия.

Во все время разговора, который длился часа полтора, о. Герман говорил о самоукорении, говорил, возвращаясь к этой теме многократно и с разных сторон. Иван Васильевич, отвечая на вопросы о. Германа и сам задавая ему вопросы, касающиеся духовной жизни, старался, чтобы тот его понял, чтобы и вопросы, и ответы не были абстрактными, общими, а касались именно его; самоукорения же во все время разговора не чувствовал ни малейшего. Стал искать причину. "Неужели это оттого, что я как бы бесчувственное существо? Ну что же, в бесчувствии виновен".

К о. Герману в скит Иван Васильевич ходил довольно часто. Однажды о. Герман спросил:

– А вы не идете в монахи? Я, например, ушел двадцати четырех лет.

– Да нет, хотелось бы в учителя, а с сорока лет в священники. Священники ближе к пастве, они все-таки и в домах бывают своих духовных детей, а монахи нет.

– Ну, и монахи могут быть близкими, – возразил о. Герман и спросил: – А что, собственно, вас так устрашает в монашестве, если в монашестве, как и в священстве, одинаково нет развлечений, а только молитва и забота о пастве? Да между прочим и труд священнический иной раз вознаграждается весьма плохо. Поставят два штофа водки да дадут сорок копеек священнику – вот и все вознаграждение, а ему пришлось ехать за двадцать верст. Лучше всего бы тогда идти в город, где определенное жалованье. А вообще-то, – заметил о. Герман серьезно, – лучше бы идти туда, к чему есть призвание.

Учась в академии, Иван Васильевич обустраивал свой внутренний мир, проявляя в этом деле редкостное терпение. Желая знать о себе все в точности, он вел ежедневный дневник. Открывая ему свою душу, он сохранял удивительное целомудрие и утонченно-христианскую деликатность, записывая только то, что действительно существенно и важно, не позволяя себе в писании о других входить в излишние подробности, которые могли бы кому-нибудь повредить. Нежная душа его, сохранившая детскость и простоту, стремилась лишь к любви к Богу и безупречному исполнению заповедей, и он зорко следил за моментами ослабления этой любви, скорбя об охлаждении и душевной расслабленности, и вновь и вновь обращался за помощью к Богу. Дневник велся ежедневно, и в нем ежедневно подводился итог как внешним делам, так и внутреннему духовному состоянию. Через несколько лет, таким образом, стало возможным сравнить проведенный день с тем, как он был проведен год назад или больше.

Тогда же, в академии, видя, насколько наша плоть угнетающе влияет на дух, он решил как можно строже ограничить себя в потреблении пищи, чтобы не дать возобладать над собою тирании плоти.

Иван Васильевич всячески уклонялся от товарищеских трапез с вином и картами и от веселых академических пирушек, старался выполнить все положенные молитвенные правила, молиться во все время бодрствования и даже беседуя с товарищами; делал он это так, чтобы никоим образом не показать свои молитвенные занятия окружающим, но его душевный настрой все равно ощущался всеми. Он был единственным студентом в комнате, кто не пил вина, со смирением отказываясь от него. Он считал так: поскольку в Священном Писании советуется пить вино исключительно в целях врачебных, "для пользы желудка", а он в этом не нуждается, то и ни к чему его пить. Из-за особенного его поведения, из-за его веры, стремившейся найти свое действенное воплощение в повседневной жизни, возникали сомнительные помыслы, и он шел советоваться о них с отцом ректором.

– Отношения мои с товарищами по академии, а особенно по студенческому номеру, так сложились, что меня почти все любят, иные уважают, и уж во всяком случае не ненавидят; и вот у меня возникает мысль, будто мой образ жизни имеет какое-то поучительное значение. Да и самому трудно избежать мыслей, происходящих от сравнения себя с другими.

– Мыслей сравнительных избежать нельзя, – ответил о. Антоний, – но все, что у нас получается и делается хорошего, все это нужно вменять не себе, а благодати Божией. Себя же во всем укорять, не самоупиваться похвалами и не превозноситься.

– Знаете ли, отец Антоний, я хотел бы еще посоветоваться о своем чувстве, переживаемом мной в состоянии одиночества. Я и хотел бы говорить, особенно с теми, кого люблю, но почти все время удерживаю себя от разговоров, и получается так, что я вроде как удаляюсь от товарищей.

– Не следует удаляться от разговоров и от общения, – сказал ректор, – хотя бы даже и для того, чтобы не возгордиться от своего "подвига". Но нужно открываться тем, кто нуждается в беседе с нами и, прежде всего, в нашем сочувствии.

Постоянные размышления о цели земной жизни, о бренности земного, о средствах достижения жизни вечной захватывали душу и переходили иной раз в область сновидений. Иван Васильевич записывал в дневнике: "3 апреля. Воскресенье. Перед пробуждением видел странный сон – будто бы я недавно умер и вот переживаю состояние души вне тела. Душа моя все время вообще была покойна, а может быть, еще беспечна, не вошла в себя, не поняла своей участи и думает о том, что теперь за условия ее жизни. Она витает по местам, где жила, и думает: что я теперь буду делать доброго и как; когда я была в теле, то была возможность легко совершать добро, однако, к жизни в теле не чувствовалось желания; плохо, когда успокаивают (хотя и не с этой целью, а не вдумываясь надлежащим образом в сущность загробного состояния) тем, что исправление возможно и по смерти, более истины в словах Макария и говорящих, что по смерти нет раскаяния, возможно облегчение по молитвам Церкви (хотя и это не во всем верно, потому что они также не вдумывались в сущность загробного состояния). Вот, думалось душе, как бы теперь были полезны молитвы за мою душу (хотя в чем польза, не сознавалось); плохо, что во время жизни я не просил молиться и теперь умер внезапно... почувствуют ли близкие, что с моей смертью утратили что-нибудь? На деле я мечтал о связи, что же это за общение с другими вне тела? Однако предчувствовалось, что так едва ли останется, это общение почувствуется не отвлеченно лишь, а живее. Потом я прошел на крыльцо какого-то дома, где, как предположил, происходило погребение...".

Поскольку Иван Васильевич во всем себя ограничивал, особенно же в пище, то, естественно, зачастую переживал нападения от "обеденных помыслов". Он писал в дневнике: "22 апреля. Пятница святой Пасхи. После обедни я был борим обеденными помыслами, а за обедом поработился, по крайней мере, едва бы мог понять об желчи и оцте Владыки... или "Моя пища творити волю Пославшего Меня". На обед пошел спустя несколько минут после звонка и встретил отца ректора с инспектором; последний сказал: "Должно быть, проголодались, Иван Васильевич?" Как противоположна выраженная здесь мысль о беззаботности относительно обедов с моею заботливостью о них! Но, Господи! даждь ми восстати!.. Была всенощная... под конец она не была свободна от обедов; ...тяжело было встречать в сердце нечувствие, особенно потому, что это последняя пасхальная служба вечерняя: жаль расставаться с пасхальным богослужением – оно кажется каким-то величайшим небесным благом, хотя бы и принималось с малочувствием!..".

Самоограничение и борьба с помыслами относительно пищи были иной раз довольно мучительны, и Иван Васильевич как-то записал: "Обеды... но что с ними делать?! Сколько есть силы бороться – частью терпеть... укорять себя... не забывать главным образом о Боге и о том, что жизнь во Христе и любви... Стоял за службой... увы!.. то бросаемый в ужас оттого, что приходят обеденные мысли, и я как бы не различаю, что важнее, обедать ли или (трудно, собственно, сказать) – быть со Христом, то впадал в суетливые помыслы об экзаменах или о слабостях, то в ужас оттого, что стоял за каноном пасхальным, как каменный!.. Пал я и не знаю, как восстать!!! Господи! исцели меня. Ибо нет иной жизни... Нужно бы упомянуть о том, что нередко после обеда находит скорбное настроение, что-де не умею побороть страсти чрева. Но чрево берет свое, невзирая на призрачную скорбь. С одной стороны, что-де не нужно поститься для поста и есть в меру, что-де от неедения возгордишься... не в различении едения и неедения-де дело; с другой – постоянное неумение соблюсти себя во время еды и забытие в это время о хлебе ином. Так трудно соблюсти себя и так редко мера находится... Обеды являются в мыслях и в ненадлежащее время: иногда проснешься, и являются неприятные мысли о том, что до приема в себя пищи и прекращения подвига некоторого (стояния за обедней, чтения) осталось столько-то, а иногда ложишься с мыслями о продолжительности подобных времен и их распределении: не безразличными по временам кажутся дни постные и скоромные и роды пищи: здоровье иногда является двигателем подобных мысленных родов... Впрочем, да не придается этому малому значение великого... да не будет оно важным для жизни, как бы в этом была жизнь... жизнь в Боге и Господе Иисусе Христе все еще так нередко не понимается...".

В глубине души Иван Васильевич принял твердое решение – не жениться, держаться монашеского образа жизни. Как-то в академии во время молебна, который служил о. Михей, собрались многие монашествующие; Иван Васильевич специально присоединился к ним "в той, между прочим, мысли, – писал он, – что мне не нужно удаляться от общества людей столь высоконастроенных, хотя бы оно носило название монашествующих: ведь это люди, живущие жизнью небесной; и если мне придется остаться в мире и выделяться от монашествующих, то как оставить их небесную жизнь? как устроять жизнь самому, – в стороне и не по воле Божией? как... чего Боже сохрани!.. подумать о своих преимуществах и мнимом, как бы осуществившемся совмещении монашеского духа и живой жизни людей, то есть любви к ним деятельной!..".

– Конечно, вы будете монахом, у вас настроение такое, – ответил о. Антоний. – Всякий учившийся в академии призван к учительству, но не принявший монашества, разве может говорить то, что я говорил на лекции по пастырскому богословию?

– От монашества меня удерживает теперь мысль о невозможности тесной связи с пасомыми, – сказал Иван Васильевич.

– Едва ли вы будете в такой тесной связи, как учитель связан с учениками, – ответил о. Антоний.

Беседы о монашестве возникали между отцом ректором и Иваном Васильевичем не единожды.

– Вы есть настоящий, уже готовый монах, – говорил о. Антоний, – вам не принимать монашества – это прелесть дьявольская, дело гордости, не желающей принести себя в жертву Богу, потому что вы, хотя и хотите приносить добро, но по-своему. А перед принятием монашества может быть состояние такое. На многих перед принятием монашества находит страх и смятение, но потом всегда приходит радость и помощь от Бога – обет укрепляет решение. Пастырство вполне может быть соединено с монашеством, можно ходить по домам и стать странствующим миссионером... если вы пойдете в учителя, то не спасете свою душу – не принимающие священства или монашества из окончивших академию грешат против Церкви. Но конечно, если у вас определенное убеждение не идти в монахи, то тогда, конечно, не нужно идти.

– Я от пастырства не отказываюсь и не отрекаюсь, – сказал Иван Васильевич, – но монашество – это еще и особый образ жизни, а выбор образа жизни – это дело свободное, его человек должен избрать добровольно.

В конце концов Иван Васильевич решил приготовлять себя к отрешению от всего и молить Господа, чтобы Тот показал ему путь, которым подобало бы идти не ослабевая.

Весной, по сдаче экзаменов и окончании курса, Иван Васильевич собрался ехать на каникулы домой в Нижний Новгород. Перед отъездом был обычай заходить к отцу ректору. У него, по обыкновению, было много народа, и разговоры велись самые разнообразные. Прощаясь, отец ректор, посмотрев на его худобу, шутливо сказал:

– А вы поправляйтесь, будете архимандритом или епископом.

По приезде Ивана Васильевича в Нижний Новгород многие из духовенства и знакомые студенты стали спрашивать, не надел ли он уже клобук и кормят ли чем-нибудь у о. Антония или только духовной пищей.

Дома в Нижнем часто собирались гости, приходил дедушка-священник, Евгений Розов, братья отца. Иван Васильевич читал в ту пору книгу о. Иоанна Кронштадтского "Моя жизнь во Христе", и однажды за столом возник разговор о суеверии простого народа относительно почитания о. Иоанна. Отец Василий сказал, что о. Иоанн как раз вчера был в Нижнем Новгороде проездом, он его видел, и ему не понравилось, что о. Иоанн обставил себя декорумом, поставил аналой, положил крест, Евангелие, – разве нельзя молиться не столь открыто? Сын Иван стал горячо возражать:

– Это никакой не декорум, а нельзя ему запираться.

Потом он вспоминал этот разговор. Все бы ничего, но тон его голоса был значительно выше среднего. Можно и таким тоном говорить, но нельзя иметь ни тени раздражения, хотя бы и нервы дрожали.

Дома Иван Васильевич переговорил с отцом относительно выбора пути – не стать ли ему священником. Затем стали говорить о трудностях и особенностях священнического служения, например, если служить в селе или в уездном городе. Поговорили о ежедневном служении. Иван Васильевич спросил отца, есть ли в Нижегородской епархии неженатые священники. Выяснилось, что нет ни одного. Иван Васильевич сказал, что ему все говорят о монашестве.

– Ну что ж, – ответил отец, – монашество дело хорошее, но его нужно принимать обдуманно, зная, что принимаешь его добровольно и навсегда.

– Но в монашестве человек отделяется от людей, так как монах закрыт в стенах монастыря.

– Нет, он не отделен от людей, только он служит людям особенным образом.

– Может быть, у меня нет склонности к монашеству, – сказал сын и пожаловался, что нет в нем таланта к общественной деятельности, что он ни в чем не участвует, даже в разговорах, даже находясь в семье, все больше молчит.

– А надо бы входить даже в пустые разговоры, – сказал отец, – со светской барышней, с институткой не будешь говорить о богословии, а надо найти общий предмет разговора.

Прощание с домашними перед отъездом было всегда трогательным. В этот день Иван сказал матери, что при каждом прощании оставляет более, кажется, чем прежде. За обедом говорил с отцом и матерью и братом Александром. Говорил о значении внешних подвигов, особенно связанных с оставлением семьи; для некоторых внешние подвиги есть единственный путь, посредством которого они могут настроиться на религиозные чувства... Спаситель иногда требовал от желающих следовать за Ним немедленного оставления дома.

В половине третьего Иван Васильевич выпил стакан чаю и стал молиться. Через час начал прощаться. Всех поблагодарил. У отца с матерью попросил прощения за внешнее разъединение, что приходится разъезжаться по концам России, и за внутренние несогласия.

– Какие? – спросил отец. – Никаких несогласий не было.

– Да от тебя-то? – сказала мать.

Поехал. Молитвенное воспоминание соединилось со скорбным чувством разлуки с любимыми домашними, которая со временем должна стать окончательной. В академии его ждали учебные предметы, но главное – тот же подвиг, та же молитва, неусыпная работа над своей душой. "Сходил в собор Троицкий, – записывал он в дневнике. – По временам увидишь там студентов, углубленных в молитву, и сожмется сердце за себя, что я пребываю на земле, занимаюсь обедами и делами земными!.."

Обязательные проповеди в академии Иван Васильевич писал подолгу, старался быть в изложении мыслей точным, избегать безжизненности и в то же время красноречия, внешней красоты слога. При природном стремлении его к правде проповеди получались искренними, пронизанными личным опытом. Их с интересом слушали, отмечая, что они несут отпечаток монашеского аскетического духа. Закончив проповедь, над которой он работал двенадцать дней, Иван Васильевич записал в дневнике: "Вообразил и возможность... высшего балла... и должен был всячески смирять восставшие в душе мысли о хорошествах проповеди, ибо те же почти мысли, как и в прошлой проповеди, но выраженные как-то будто бы особо, ибо думалось, каждое почти слово проходило некогда через сердце, и почти все оживляющие сердце мысли внесены в проповедь..."

В 1894 году Иван Васильевич представил кандидатскую работу на тему: "Круг деятельности и задачи пастырского служения духовенства по каноническим памятникам домонгольского периода". Доцент академии Н. А. Заозерский писал в своем отзыве об этой работе: "Автор положил значительный труд на изучение первоисточников и почти не имел никаких пособий, основываясь в своем изображении пастырского служения в древней Руси только на этих первоисточниках". Иван Васильевич был назван в числе четырех лучших студентов курса.

18 января 1895 года Троице-Сергиеву Лавру посетил о. Иоанн Кронштадтский. Иван Васильевич впервые увидел его и по обыкновению, бывшему за службами о. Иоанна, причащался со многими студентами академии. Он писал в дневнике: "За благодарственною молитвою видеть пришлось выражение лица, которое со смущением только вместил слабый ум... это было лицо ангела! Здесь одно небесное житие и нет ничего земного. Умиленное славословие и благодарение о неизреченном даре, значение которого он так ясно понимал и видел... За обедней о сне речи не было, и от прочего был храним в молитве с о. Иоанном, которого образ не выходил из ума..."

Слово этого праведника имело глубокое значение для будущего святителя-подвижника и мученика. Незадолго перед принятием священного сана, когда остатки сомнений относительно избранной стези еще теснились в душе Ивана Васильевича, о. Иоанн, прозрев его пастырский путь и то, каким подвигом он прославит Христа, сказал ему: "Аще любиши Мя... паси овцы Моя... егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши". Часто, особенно в решительные моменты жизни, вспоминались эти слова Христовы, сказанные ему устами святого. И чем дальше, тем чаще вспоминались эти слова, которые в минуты самых тяжелых испытаний становились утешением Божиим.

В 1896 году Иван Васильевич окончил Московскую Духовную академию со степенью кандидата богословия и был оставлен при ней профессорским стипендиатом. 15 августа 1897 года он был пострижен в монашество с наречением имени Фаддей, в память апостола Фаддея. В том же месяце он был рукоположен в сан иеродиакона, через месяц – иеромонаха и назначен преподавателем логики, психологии, философии и дидактики в Смоленскую Духовную семинарию. 19 ноября 1898 года иеромонах Фаддей был переведен на должность инспектора Минской Духовной семинарии с исправлением обязанностей преподавателя Священного Писания в 5-м классе.

С принятием монашеского пострига, священного сана и назначения преподавателем семинарии иеромонах Фаддей на каждом этапе своей жизни усугублял подвиги, и в особенности поста. Что еще он мог сделать и как потрудиться, как не усугубить подвиг поста, не увеличить ревность на пути нравственного совершенствования, подвига любви к своим питомцам; на них он смотрел как на врученных Богом, а на само преподавание как на святое послушание. Но этот его подвиг поначалу не встретил ни уважения, ни сочувствия со стороны коллег-преподавателей. На ревностного труженика посыпались издевательства и оскорбления, тем более неудержимо злобные, что сталкивались со стороны подвижника с кротостью и даже безответностью. Ни одного слова ропота или осуждения не сошло с его уст. Он уже выбрал свой идеал – пастырство и монашество, и его старался держаться твердо, вопреки всем искушениям. Он писал: пастырь "должен быть готов не только с любовью встречать тех, кто охотно идет на его зов, но и иметь мужество встретить времена, когда, по слову Христову, поражен будет пастырь, и рассеются овцы стада (Мф. 26, 31), когда сердце самого пастыря будет терзаться от уныния и скорби, а овцы стада, невзирая на это и как бы не чувствуя близости своей погибели, всё более и более рассеиваются по путям погибели, с которых хочет возвратить их пастырь. Он должен быть превыше обычных немощей, свойственных людям, дабы не иметь нужды "по вся дни... прежде о своих гресех жертвы приносити, потом же о людских" (Евр. 7, 27), дабы легка была его молитва, возносимая за грехи людские. Далеко должно быть от него всякое тщеславие и памятование обид, дабы кротостью его с большим удобством было побеждаемо упорство непослушных. Он должен иметь такую веру, чтобы, видя совершенное бессилие своего слова, возложить упование на всесильную благодать, которая и наиболее огрубевшие души смягчает, отверзая для восприятия слова пастыря даже сердца людей, желавших "искусить беззлобство его" (Прем. 2, 19)".

Начальству семинарии не понравилось, с какой ревностью совершал иеромонах Фаддей свое служение, так как она невольно обличала других, и его поспешили перевести в другую епархию, понизив в должности. Он был переведен на должность преподавателя основного, догматического и нравственного богословия в Уфимскую Духовную семинарию, где епископом был преосвященный Антоний (Храповицкий). Здесь в 1901 году иеромонах Фаддей написал и защитил диссертацию на тему "Единство книги пророка Исайи", за которую ему была присвоена степень магистра богословия. Рецензенты писали о ней как об исследовании, отличающемся обстоятельностью и полнотой, составившем ценный вклад в русскую богословскую науку.

Это было счастливое время для Уфимской епархии и для учащихся Духовной семинарии, когда во главе епархии стоял епископ Антоний (Храповицкий), отличавшийся неустанным попечением о духовных школах, а в отношении к подчиненному ему духовенству – мягкостью и простотой. Ректором семинарии был один из просвещеннейших пастырей-подвижников архимандрит Андроник (Никольский)[a], инспектором – иеромонах Фаддей.

Всюду, куда приходил епископ Антоний, он старался оживить церковную жизнь, побудить церковных людей к активности, к исканию просвещения и знаний, привлекая в качестве преподавателей выпускников духовных академий. В июне 1901 года в Уфе состоялось открытие епархиальных педагогических и певческих курсов для учителей церковных школ, на которые иеромонах Фаддей был назначен преподавателем общей дидактики, Закона Божия и славянского языка. Курсы проходили с 13 июня по 15 июля и возобновлялись каждый год.

При открытии курсов иеромонах Фаддей обратился к слушателям со следующими словами: "Озирая лицо земли русской, со скорбью мы видим, что из высших, иногда лишь по имени только, интеллигентных классов общества волна разнузданности мысли и воли все более идет в народ и грозит опустошить любимое достояние его – веру Христову. Еще по преданию и привычке он крепко держится этой веры, но холод страстей может корень и его жизни погубить, сделав его маложизненным, как подточен он уже сомнениями в большей части так называемого интеллигентного общества. И может случиться с ним то же, что с одною из древних христианских церквей: "ты носишь имя, будто жив, но ты мертв" (Апок. 3, 1). Не за то ли постигают его и постоянные бедствия: то голод, то засуха, то град, то землетрясения, что он оставляет веру отцов и не держится ее всем сердцем. Не оттого ли высшие классы общества озираются в недоумении, где найти исход из современного печального порядка вещей, и нигде не видят помощи человеческой, ибо бессильною оказывается эта помощь там, где необходима высшая помощь Божественная...

И вот ныне все мы, призванные быть просветителями народа, что должны положить в основание этого просвещения, как не веру Христову?.. Сохраним в себе этот свет Христова учения, глубоко внедренный в сердца наши еще при самом вступлении в мир сей, и взыщем его как драгоценное сокровище, ради которого мы готовы были бы оставить всё, лишь бы его приобрести прежде всего! И весь разнородный материал просвещения, из которого духовно созидается человек, постараемся приспособить к единой высшей цели человеческого существования! Цель же сия – приготовить в душе каждого внутреннюю храмину для обитания Христа, Который бы был светом вечным и истинным, просвещающим "всякого человека грядущего в мир!" (Ин. 1, 9)".

Ежегодное преподавание на курсах подвигло иеромонаха Фаддея написать "Записки по дидактике (общей и методике Закона Божия и славянского языка)" для учителей церковно-приходских школ, которые он издал в 1902 году, чтобы каждый преподаватель мог пользоваться его советами и вне курсов; они стали фундаментальной основой преподавания этих предметов в школе. Наконец было заявлено ясно, что основой обучения и подлинного просвещения является христианство, что любая форма воспитания и преподания знаний вне этого фундамента развращает человека, убивает его душу и сердце.

Преподавая на педагогических курсах для учителей земских школ, о. Фаддей внимательно присматривался к своим ученикам, призванным разносить знания по городам и весям Руси, которые в будущем могли оказать большое влияние на воспитание народа, так как земские школы начинали понемногу замещать церковно-приходские, зачастую попадая под начало неверующих чиновников. Печалило его, что учителя земских школ, не отрицая православной веры гласно, не посещали богослужений даже в двунадесятые праздники и относились к таким непосещениям весьма легкомысленно, не видя в этом ничего дурного.

Прощаясь с преподавателями при закрытии курсов, о. Фаддей обратился к ним с назидательным словом: "Может быть, скажут многие в ответ, что взамен того приобрели они такие сокровища умственные, ради которых следует признать извинительным и стеснение религиозных требований духа? В подобном-то ответе и сказывается неискоренимая привычка к тому иностранному, западноевропейскому порабощению свободной русской мысли и жизни, на которое столь давно еще начали указывать наши русские писатели. Доселе русский народ не чувствует потребности освободиться от нигилистического ига Запада, которое все сильнее и сильнее ложится на высшие потребности духа, вытравливая в сердце его потребность веры в Бога и правды в жизни. Ибо какие приобретения ума могут заменить ту "душу живую", которая столь необходима в деле обучения, особенно же воспитания? Пусть на уроках русского чтения дети постигнут всё совершающееся во внешней природе, строение растений, жизнь животных и так далее, – неужели к знанию этого более всего стремится их душа? Что сделается с нею, если, постигши все это, она останется в неизвестности относительно величайших сторон собственной жизни и ее жизнь не приобщится к жизни "Лозы истинной" (Ин. 15, 1), к которой она привилась бы, как одна из ветвей? Что будет с детской душой, когда взор ее будет всецело устремлен вне себя и не будет совсем различать совершающегося внутри?"

И с иным словом иеромонах Фаддей обратился к учителям церковно-приходских школ: "Ныне, в день вашего разъезда, должен сказать вам, возлюбленные братья, словами апостола, что проповедь наша к вам была не тщетна и вход наш к вам был не бездейственным (1 Кор. 15, 14; 1 Сол. 2, 1). Поистине пришлось нам видеть, что "проторжеся вода в пустыни и дебрь в земли жаждущей" (Ис. 35, 6), призыв к жаждущим идти на воды (55, 1) нашел отклик в сердцах многих, если не всех вас. С каким усердием и охотою занимались вы всем, касающимся близкого вашему сердцу дела воспитания и обучения детей! Как много и безропотно переносили вы труды и как мало при этом дозволяли себе развлечений! С какою любовью и доверием относились вы к тем, кто призван был передать вам необходимые знания и наставления, хотя бы и сам он не чужд был многих недостатков! Пусть в ваших собственных занятиях с детьми не было заметно особенно какой-либо обработанности приемов преподавания и воспитания, но зато как заметна была в них душа живая! Пусть в вашем пении также было, может быть, немало недостатков, которые неприятны для изящного слуха, но зато какое одушевление слышалось в словах молитв, которые вы пели в церкви или во время учебных занятий, или утром и вечером!"

Занятия, проведенные о. Фаддеем, оказали большое влияние на слушателей курсов. В своем слове при их закрытии один из курсистов, обращаясь к нему, сказал: "Примите нашу посильную благодарность за то светлое нравственное влияние, которое вы оказывали на всех нас во время пребывания нашего на курсах через ваши полные христианской любви и правды поучения в храме, через ваши чтения по общей дидактике, осветившие нам много в нашей учительской деятельности и научившие нас любить Христа и Его святую Церковь, через ваши образцовые уроки по славянскому языку, показавшие нам, как нужно вести преподавание последнего, чтобы оно оказывало действительно благотворное влияние на детскую душу, а не ограничивалось лишь механическою стороною дела, как это ведется в некоторых школах; наконец, через ваше сердечное, простое обращение с нами, позволявшее нам откровенно беседовать с вами и пользоваться вашими добрыми советами.

Спасибо вам и за драгоценный подарок – общую дидактику, составленную вами для учителей церковно-приходских школ, которой мы и будем руководствоваться в нашей педагогической деятельности".

15 марта 1902 года иеромонах Фаддей был возведен в сан архимандрита и назначен на должность инспектора Уфимской Духовной семинарии...
.................................

Игумен Дамаскин (Орловский)

«Мученики, исповедники и подвижники благочестия
Русской Православной Церкви ХХ столетия.
Жизнеописания и материалы к ним. Книга 3»
Тверь. 2001. С. 481-565

Подробнее можно прочесть на сайте

Книга посвящена cвященномученику Фаддею (Успенскому; 1872-1937), архиепископу Тверскому. Патриарх Тихон говорил о нем: «Знаете ли вы, что владыка Фаддей — святой человек? Он не обыкновенный, редкий человек. Такие светильники Церкви — явление необычайное». Владыка Фаддей принял мученическую смерть за Христа с мужеством и вдохновением мучеников Церкви первых веков.

Священномученик Фаддей, архиепископ Тверской (в миру Иван Васильевич Успенский), — сын священника и внук священника. Родился он 12 ноября 1872 года в селе Наруксово Нижегородской губернии. Учился Иван, продолжая семейную традицию, в Нижегородском духовном училище, а затем в Нижегородской духовной семинарии. В 1892 году, в возрасте двадцати лет, поступил в Московскую духовную академию. В то время ректором академии был архимандрит Антоний (Храповицкий), философ и богослов, впоследствии митрополит Киевский и Галицкий, еще позднее, после Гражданской войны в России, первый председатель Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей.

Игумен Дамаскин (Орловский) писал о юности будущего владыки Фаддея: «Учась в академии, Иван Васильевич обустраивал свой внутренний мир, проявляя в этом деле редкостное терпение. Желая знать о себе все в точности, он вел ежедневный дневник. Открывая ему свою душу, он сохранял удивительное целомудрие и утонченно-христианскую деликатность, записывая только то, что действительно существенно и важно, не позволяя себе в писании о других входить в излишние подробности, которые могли бы кому-нибудь повредить. Нежная душа его, сохранившая детскость и простоту, стремилась лишь к любви к Богу и безупречному исполнению заповедей, и он зорко следил за моментами ослабления этой любви, скорбя об охлаждении и душевной расслабленности, и вновь и вновь обращался за помощью к Богу».

В августе 1897 года Иван Успенский был пострижен в монашество с именем Фаддей, в память апостола Фаддея. В том же месяце он был рукоположен в сан иеродиакона, а через месяц в сан иеромонаха, с назначением на должность преподавателя логики, философии и дидактики в Смоленскую духовную семинарию.

В декабре 1908 года в городе Владимире-Волынском, в храме Христорождественского монастыря, состоялось наречение архимандрита Фаддея во епископа Владимиро-Волынского, первого викария Волынской епархии.

В 1918-1919 годы Волынь оказалась ввергнута во все ужасы оккупации, междоусобицы и разрушения: ее поочередно оккупировали то немцы, то поляки, то петлюровцы.

Владыка Фаддей был арестован. После выхода из тюрьмы он был назначен на Астраханскую кафедру. А в Астрахани был разгар обновленчества, с которым владыка начал борьбу.

А. А. Соловьев рассказывал такой интересный факт: «В 1925 году обновленческий “митрополит” Александр Введенский читал во всех городах по Волге свои лекции и вел диспуты. Одновременно на местах он проводил политику укрепления обновленчества. О своей поездке Введенский поместил очерк в журнале “ВЦУ”. В нем он писал, что “в Астрахани ничего нельзя сделать для Церкви, пока там сидит епископ-фанатик Фаддей (Успенский)”. Конечно, правильнее было бы сказать, что в Астрахани нельзя причинить вреда Церкви, пока там такой дивный епископ Фаддей».

В 1926 году был арестован заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский), и в его обязанности временно вступил митрополит Иосиф (Петровых). Аресты священнослужителей и архиереев следовали один за другим, поэтому митрополит Иосиф на случай собственного ареста также назначил нескольких архиепископов, в надежде на то, что на свободе останется хоть один из них. Одним из трех преемников был архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский). Митрополита Иосифа, действительно, в скором времени арестовали, один из назначенных им преемников, архиепископ Корнилий (Соболев), находился в ссылке. И тогда, в середине декабря 1926 года, владыка Фаддей выехал из Астрахани в Москву, чтобы приступить к временному руководству Церковью. Евгений Тучков, начальник шестого отделения Секретного отдела ГПУ-ОГПУ, к компетенции которого относилась борьба с религиозными организациями в СССР, именовавший сам себя «советским обер-прокурором», распорядился задержать владыку Фаддея и отправить его в город Кузнецк Саратовской области, причем владыке было запрещено покидать Кузнецк. После своего освобождения из тюрьмы митрополит Сергий (Страгородский) назначил владыку Фаддея архиепископом Саратовским.

В ноябре 1928 года владыка Фаддей был переведен в Тверь. Летом 1937 года начались массовые аресты, было арестовано почти все духовенство Твери и области, а также многие верующие миряне. Многие из них были расстреляны. 20 декабря сотрудники НКВД арестовали архиепископа Фаддея.

Игумен Дамаскин (Орловский) писал: «Недолго пробыл владыка в тюрьме, но и в эти последние дни ему пришлось претерпеть множество унижений. Тюремное начальство поместило владыку в камеру с уголовниками, и те насмехались над ним, старались его унизить… Он с кротостью и смирением переносил все мучения и издевательства. Лежа под нарами и непрестанно молясь, он в последние свои дни на земле смиренно нес крест, утяжеленный теперь унижением и поношением. И тогда Матерь Божия Сама заступилась за Своего праведника». Она явилась обидчикам, которые сначала прекратили его мучить от страха перед Божией Матерью, а потом прониклись уважением к владыке Фаддею.

Владыка говорил: «А как относимся мы обыкновенно к страданиям? Как часто ропщем, проклинаем их, вместо того чтобы благословлять, если не во время самой скорби, то хотя бы после, когда сделалась несомненною ее польза для нас. Оттого-то и не преображается наша душа, оттого редко бывает светлым вид наш».

Через десять дней после ареста владыка был приговорен к расстрелу по обвинению в руководстве церковно-монархической организацией.

Честные останки владыки Фаддея (Успенского) были обретены 26 октября 1993 года, в день праздника Иверской иконы Божией Матери. В 1997 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви владыка был причислен к лику святых. Память его празднуется Церковью в день его мученической кончины — 18/31 декабря. В настоящее время рака с мощами священномученика Фаддея находится в Вознесенском соборе города Твери.

Священномучениче отче Фаддее, моли Бога о нас!

Архиепископ Фаддей (в миру Иван Васильевич Успенский) родился 12 ноября 1872 г. в с. Наруксово Лукоянского уезда Нижегородской губернии. Его отец и дед были священниками. В семье отца будущего святителя было семь сыновей и две дочери.

По окончании Нижегородской духовной семинарии И.В. Успенский поступил в , которую окончил в 1896 г. В августе следующего года он был пострижен в монашество с наречением имени Фаддей и рукоположен во иеродиакона.

21 сентября 1897 г. отец Фаддей был рукоположен во иеромонаха и назначен преподавателем в Смоленскую духовную семинарию. В 1890 г. его перевели в Уфимскую семинарию, где за диссертацию «Единство книги пророка Исаии» он получил степень магистра богословия. В 1902 г. отца Фаддея назначили инспектором, а затем ректором той же семинарии с возведением в сан архимандрита. Через год он становится ректором Олонецкой духовной семинарии.

В 1902 г. вышла в свет работа архимандрита Фаддея «Записки по дидактике», ставшая классическим трудом по духовной педагогике. В 1908 г. он написал большое исследование «Иегова», за которое ему была присуждена степень доктора богословия.

21 декабря 1908 г. архимандрит Фаддей был хиротонисан во епископа Владимир-Волынского, викария Волынской епархии.

В 1916 г. епископ Фаддей получил временное назначение на Владикавказско-Моздокскую кафедру в помощь тяжело болевшему епископу Антонину (Грановскому). Это послушание длилось до января 1917 г., когда во Владикавказ был направлен новый архиерей.

В 1919 г. епископ Фаддей был назначен правящим архиереем Волынской епархии, ввергнутой в ужасы оккупации, междоусобицы и разрушения. В это трудное время он духовно окормлял и поддерживал свою многотысячную паству.

После установления на Украине советской власти епископ Фаддей был арестован. 25 февраля 1922 г. Всеукраинская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВУЧК) приняла постановление о высылке святителя с Волыни «с правом жительства только в одной из центральных северных губерний РСФСР и Западной Сибири со взятием подписки о регистрации в органах ЧК».

9 марта 1922 г. епископ Фаддей был освобожден из Харьковской тюрьмы и выехал в Москву, где встретился со и обратился к нему с прошением об определении на кафедру в один из волжских городов.

В 1922 г. владыка Фаддей был возведен в сан архиепископа с назначением на Астраханскую кафедру. В сентябре того же года по обвинению в распространении посланий митрополита Агафангела и враждебном отношении к советской власти архиепископ Фаддей был подвергнут административной высылке сроком на один год в пределы Зырянской области. Находясь во время следствия в тюрьме, архиепископ Фаддей и митрополит Кирилл (Смирнов) составили ответы на насущные для православных вопросы, касающиеся обновленцев.

20 декабря 1923 г. владыка направился в Астрахань. В этом городе святитель произнес более трехсот проповедей и поучений, не считая многочисленных бесед после акафистов, когда он разъяснял Священное Писание. Записи речей он не хранил, обычно их брал ключарь протоиерей Д. Стефановский или переписчицы. Снимая с них копии, они передавали тексты многочисленным почитателям владыки.

Нравственное влияние архиепископа Фаддея на паству было огромным. В домах многих верующих хранились фотографии владыки Фаддея.

В 1926 г. после ареста заместителя Патриаршего Местоблюстителя в его обязанности временно вступил архиепископ Иосиф (Петровых). 8 декабря того же года он назначил трех преемников на случай своего ареста, одним из которых был владыка Фаддей. В середине декабря, после ареста владыки Иосифа, архиепископ Фаддей направился в Москву, чтобы приступить ко временному управлению Церковью, но в пути был задержан и выслан в г. Кузнецк Саратовской области, покидать который ему было запрещено до марта 1928 г. Митрополит Сергий (Страгородский), освобожденный к тому времени из тюрьмы, назначил его архиепископом Саратовским.

В ноябре 1928 г. архиепископ Фаддей был направлен совершать архипастырское служение в Тверь. Каждую среду владыка читал акафист св. Михаилу Тверскому и проводил беседу с верующими.

29 сентября 1936 г. власти лишили святителя регистрации и запретили ему служить, но он продолжал совершать службы в храме за Волгой.

В декабре 1936 г. митрополит Сергий назначил на Тверскую кафедру архиепископа Никифора (Никольского). Однако уважение к архиепископу Фаддею было столь велико, что духовенство епархии по-прежнему сносилось с ним как с правящим архиереем.

20 декабря 1937 г. архиепископ Фаддей был арестован, а через десять дней приговорен к расстрелу. Святитель был казнен 31 декабря того же года.

Еще до официальной канонизации отмечалось особое почитание святителя Фаддея верующими в Тверской и Астраханской епархиях. В 1997 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви он был причислен к лику святых как новомученик.

Святой священномученик Фаддей, в миру Иоанн, родился 12 ноября 1872 года в селе Наруксово Лукояновского уезда Нижегородской губернии в семье священника Василия Успенского и его супруги Лидии. Дед будущего Владыки, священник Евгений Розов, любил Ваню больше остальных внуков, прозорливо называя его архиереем. Домашние почитали отца Евгения как сугубого молитвенника, человека, имевшего глубокую веру и любящее, кроткое и снисходительное сердце. В 1892 году Иван Успенский окончил Нижегородскую Духовную Семинарию, в 1896 году - Московскую Духовную Академию со степенью кандидата богословия за работу «Круг деятельности и задачи пастырского служения духовенства по каноническим памятникам домонгольского периода» и был оставлен при ней профессорским стипендиатом.

Юноша довольно долго колебался в выборе дальнейшего жизненного пути. Первоначально он предполагал стать сельским учителем, чтобы потом принять священный сан и быть, как он сам писал, «ближе к пастве». Ректором Академии в ту пору был архимандрит Антоний (Храповицкий; †1936), с которым Иван Успенский сблизился и впоследствии подружился. Еще в студенческие годы будущего новомученика отец Антоний порекомендовал ему обращаться за духовным советом к подвижнику Гефсиманского скита близ Троице-Сергиевой Лавры иеромонаху Герману.

Ректор не единожды говорил своему студенту, что тот - настоящий, уже готовый монах. Однако Иван Васильевич колебался, ожидая указания Божия относительно пострига. Окончательное решение было принято после беседы с посетившим Троице-Сергиеву Лавру святым Иоанном Кронштадтским, который напомнил будущему святителю Евангельские слова: «Аще любиши Мя… паси овцы Моя… егда был еси юн, поясался еси сам и ходил еси, аможе хотел еси: егда же состареешися, воздежеши руце твои, и ин тя пояшет и ведет, аможе не хощеши» (Ин. 21:17-18). Эти слова великого праведника стали не только напутствием будущему иноку, но и как бы предречением его грядущего жизненного пути святителя-подвижника и мученика.

15 августа 1897 года он был пострижен в монашество с именем Фаддей в честь святого апостола от 70-ти, в конце августа посвящен в сан иеродиакона, через месяц рукоположен во иеромонаха и назначен преподавателем логики, психологии, философии и дидактики в Смоленской семинарии. 19 ноября 1898 года переведен инспектором Минской семинарии с исправлением обязанностей преподавателя Священного Писания в V классе. С 1900 года - преподаватель Уфимской семинарии, ректором которой в сане архимандрита был святой Андроник (Никольский), будущий новомученик, архиепископ Пермский (†1918). В 1901 году отец Фаддей защитил магистерскую диссертацию «Единство книги пророка Исаии». На каждом этапе своей жизни он усугублял подвиги и посты, совершествуясь в кротости и незлобии.

С июня 1901 года он - преподаватель педагогических и певческих курсов для учителей церковных школ. В 1902 году отец Фаддей опубликовывает «Записки по дидактике (общей и методике Закона Божия и славянского языка)», в которых подчеркивается, что основой обучения и просвещения является христианство. 15 марта 1902 года иеромонах Фаддей был возведен в сан архимандрита и назначен инспектором семинарии. 8 сентября того же года переведен на должность ректора Олонецкой Духовной Семинарии. В его обязанности входило также редактирование официального церковного органа епархии - «Олонецких Епархиальных Ведомостей». Он выступает на религиозно-нравственных чтениях в Петрозаводске. Внимательный к своей душе, ведет ежедневные записи в дневнике.

20 декабря 1908 года произошло его наречение, а на следующий день - хиротония во епископа Владимиро-Волынского, викария Волынской епархии. Он регулярно объезжает приходы своей обширной епархии. В сентябре 1916 года он был переведен на Владикавказскую кафедру, в связи с болезнью епископа Антонина (Грановского; †1927). По совету епископа Фаддея тот отслужил литургию и, причастившись, выздоровел.

В 1917 году Владыка вернулся в Волынскую епархию, которая вскоре стала оккупироваться немецкими, польскими, петлюровскими войсками. В 1919 году он становится правящим архиереем Волынской епархии. После захвата власти большевиками, в ноябре 1921 года он был арестован. 25 февраля постановлением ВУЧК выслан в распоряжение Патриарха Тихона. 9 марта он был освобожден и выехал в Москву, где принимал участие в работе Священного Синода.

Еще 6 июля 1919 года большевиками были расстреляны Астраханские архиереи - правящий святой Митрофан (Краснопольский) и викарный Леонтий (фон Вимпфен). С того времени Астраханская кафедра вдовствовала, поэтому 21 сентября 1921 года святой Патриарх Тихон возводит епископа Фаддея в сан архиепископа и назначает на Астраханскую кафедру. После ареста святителя Тихона управление Православной Церковью было передано митрополиту Ярославскому святому Агафангелу (Преображенскому; †1928), который составил воззвание, и передал его Владыке Фаддею в Москву. Вскоре оно было отпечатано в типографии и появилось на стенах московских храмов, в связи с чем в конце июня 1922 года Владыку Фаддея и протопресвитера Димитрия Любимова арестовали. В сентябре он был осужден на год ссылки в Зырянскую область. Вместе с митрополитом Казанским святым Кириллом (Смирновым; †1937) его перевели в тюрьму города Владимира; митрополит Кирилл воспоминал, что благодарит Бога «за дар утешения, которым владел этот праведник». Находясь в заключении, святой Фаддей раздавал продукты и постельные принадлежности.

Святой Кирилл вспоминал о случае прозорливости Владыки Фаддея: «Однажды, когда поступила обычная передача, Владыка отделил от нее небольшую часть и положил под подушку, а остальное передал старосте. Я увидел это и осторожно намекнул Владыке, что, дескать, он сделал для себя запас.
- Нет, нет, не для себя. Сегодня придет к нам наш собрат, его нужно покормить, а возьмут ли его сегодня на довольствие?
Вечером привели в камеру епископа Афанасия (Сахарова), и Владыка Фаддей дал ему поесть из запаса. Я был ошеломлен предсказанием и рассказал о нем новичку». Позже Владыка отдал святому Афанасию еще и свою подушку, а сам спал, положив под голову руку.

Летом 1923 года срок ссылки закончился, и архиепископ Фаддей уехал в Волоколамск. Здесь он жил, а служить ездил в московские храмы. Осенью 1923 года Владыка вновь назначается Астраханским архиереем. 20 декабря он выехал в Астрахань, где был торжественно встречен духовенством и верующими. Поскольку архиерейская ризница была захвачена обновленцами, то для первого богослужения Владыке привезли облачение из Покрово-Болдинского монастыря, оно принадлежало архиепископу Тихону (Малинину; †1793), посох святого священномученика Митрофана (Краснопольского), а один из монахов Иоанно-Предтеченского монастыря передал Владыке хранившуюся у него мантию новомученика епископа Леонтия (фон Вимпфена).

Известно, что святой Патриарх Тихон, принимая от Владыки письмо о захвате православных храмов обновленцами, сказал принесшим его: «Знаете ли вы, что Владыка Фаддей святой человек? Он необыкновенный, редкий человек. Такие светильники Церкви - явление необычайное». Служение святого Фаддея было ознаменовано широкой благотворительностью и нестяжательностью. Владыка ходил в старенькой заплатанной рясе, в стареньких чиненых сапогах, имел одно облачение. 3 сентября 1924 года святой Фаддей ко дню своего тезоименитства был удостоен Патриархом Тихоном права ношения бриллиантового креста на клобуке.

29 октября 1926 года ГПУ арестовало заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского; †1944). В права заместителя вступил архиепископ Иосиф (Петровых; †1937); 8 декабря он издал распоряжение, в котором назначил себе заместителей по управлению Церковью: архиепископов - Екатеринбургского Корнилия (Соболева; †1933), Астраханского Фаддея (Успенского) и Угличского святого Серафима (Самойловича; †1937). Предчувствие ареста не обмануло Владыку Иосифа - 29 декабря 1926 года он оказался под стражей. Архиепископ Корнилий был в ссылке и не мог выполнить возложенное на него поручение, и поэтому в середине января 1927 года архиепископ Фаддей выехал из Астрахани в Москву, чтобы приступить к возложенным на него обязанностям по управлению Церковью. Однако в Саратове святитель был по распоряжению начальника VI отделения СО ГПУ Е. А. Тучкова задержан и отправлен в город Кузнецк Саратовской области, покидать который ему было запрещено. Только в марте 1928 года власти разрешили ему выехать из Кузнецка. Митрополит Сергий (Страгородский), освобожденный к тому времени из тюрьмы, назначил Владыку Фаддея архиепископом Саратовским и Петровским. Находясь в Саратове без права выезда, Владыка в это время совершает тайные монашеские постриги. Сохранились несколько его проповедей этого периода. 15 июня 1928 года святитель был назначен архиепископом Тверским и Кашинским, однако до ноября 1928 года он еще жил в Саратове.

Рассказывают, что Владыка носил вериги, всех приходящих к нему принимал с любовью, обладал даром прозорливости и исцелений. 29 сентября 1936 года власти лишили его регистрации, и Владыка продолжал служить в последнем незакрытом храме - единоверческом храме на Волынском кладбище за Волгой. В декабре 1936 года под давлением богоборцев святой Фаддей был уволен на покой, но службы в храме он не оставил.

20 декабря 1937 года он был арестован. При обыске у него изъяли панагию, кресты, потир, дароносицу, облачение, двадцать семь штук свечей, тридцать четок, духовные книги, тетради с записями архиепископа, официальные циркуляры Московской Патриархии, фотографии, два архиерейских жезла.

На что же вы живете? - спросил сотрудник НКВД.
- Мы живем подаянием, - ответил Владыка.

В камере, после многочисленных издевательств над Владыкой, главарю уголовников явилась Божия Матерь, повелевшая ему: «Не трогайте святого мужа, иначе вы все лютой смертью погибнете». Наутро он пересказал сон товарищам, и они бросились под нары посмотреть - жив ли еще святой старец. Из-под нар их осиял ослепительный свет. Вытащив архиепископа, они все просили у него прощения. С этого дня все насмешки над ним прекратились. 30 декабря 1937 года Тройка НКВД приговорила священномученика к расстрелу. Он был казнен на следующий день; сохранилось свидетельство, что вместо расстрела палачи убили святого, утопив его в яме с нечистотами. Заочное отпевание в Патриаршем Богоявленском соборе совершил протопресвитер Николай Колчицкий. Священномученик Фаддей остался в памяти верующих как архипастырь-аскет, бессребренник, смиренномудрый подвижник, прославленный нестяжательностью и осиянный Светом Христовым.

Благодаря мужеству тюремного врача и отзывчивости конвойных из числа обслуживающего персонала Тверской тюрьмы НКВД стало возможным не только отметить место захоронения мученика, но и со временем перезахоронить его уже в отдельном гробу.

26 октября 1993 года на заброшенном кладбище в Твери были обретены останки Владыки Фаддея. 29 декабря 1994 года мощи святителя были перенесены в Вознесенский кафедральный собор Твери. На Освященном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, проходившем в Москве 18 – 23 февраля 1997 года, архиепископ Фаддей был прославлен в лике священномучеников к общецерковному почитанию. Память ему определено совершать в день его мученической кончины 18 (31) декабря, в день обретения его святых мощей 13 (26) октября, в Соборе Тверских святых и в Соборе святых новомучеников и исповедников Российских.

Тропарь святому священномученику Фаддею, глас 1:

Хвала Богу и жертва живая / житие твое, священномучениче Фаддее, явися. / Постом, бдением и молитвою Небесная дарования приим, / многим добрый помощник и утешитель бысть. / Пастырскою мудростию и тихостию нрава украшен, / лукавства врагов Христовых препобедил еси. / Слава Давшему тебе во страданиях крепость, / слава, яко мученика, Венчавшему тя, // слава Действующему тобою всем исцеления.

Кондак святому священномученику Фаддею, глас 4:

Духа небоязни, силы, любве и упования / даде Пастыреначальник ти, святителю Фаддее, / во страдании бо твоем благодарение Богу воздавал еси / и в гонениях страждущия утешал еси, // глаголя: не унывайте, Христос бо с нами есть.

При подготовке материала были использованы:

Иеромонах Дамаскин (Орловский). Житие священномученика Фаддея, Архиепископа Тверского. Тверь: Изд-во «Булат», 1997.

Священномученик архиепископ Фаддей (Успенский). Радуйтесь! М.: «Елеон», 1998.

Священномученик Фаддей, архиепископ Тверской. Творения (в 2-х тт.). Тверь: Изд-во «Булат», 2002 – 2003. В серии: «Духовное наследие мучеников и исповедников Русской Православной Церкви».

{mospagebreak heading= память 18 (31) декабря&title=Акафист святому священномученику Фаддею Тверскому}

Акафист святому священномученику Фаддею,
архиепископу Тверскому и Кашинскому

Кондак 1

Избраннаго от Бога на высоту святительскаго служения, молитвенника изряднаго и чистоты православныя веры ревнителя, Твери града и всея земли Российския небеснаго заступника, новаго чудотворца предивнаго вси воспоим:

Икос 1

Ангел пресветлый явился еси на земли, преблаженне Фаддее, тихостию нрава и смирением украшен, издетска Господеви угождати желая, сего ради вопием ти:
Радуйся, иерейскаго корене ветвь пречестная,
Радуйся, от святыя купели славным именем Иоанна Дамаскина нареченный;
Радуйся, благочестивых родителей кроткое утешение,
Радуйся, благоговейное верных удивление;
Радуйся, чадо послушания, в страсе Божием возращенное,
Радуйся, отроча чистое, во храме Господнем воспитанное;
Радуйся, от сродников и знаемых благочестию наученный,
Радуйся, благим нравам, вере и любви оных подражателю;
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших.

Кондак 2

Видяще твое по Бозе усердие, удивляхуся вси, како вмале премудрость Божию познавши, возжада душа твоя источника приснотекущаго, от негоже верных сердца благодатию наполняются и немолчно восхваляют Бога: Аллилуиа!

Икос 2

Разум неуразуменный уразумети потщався, востекл еси, блаженне, под кров преподобнаго Сергия, не в суетных и тленных поучатися, но Господа лицем к Лицу узрети желая, сего ради вопием ти:
Радуйся, от пелен архиереем пророчески нареченный,
Радуйся, несумнительно путь служения Господеви избравый;
Радуйся, неуклонное шествие ко Христу от юности в сердце своем положивый,
Радуйся, душу свою невредиму от ветров безбожных учений сохранивый;
Радуйся, в терниих и волчцех пшеницу веры Христовы возрастивый,
Радуйся, плод сторичный Владыце Христу принесый;
Радуйся, ближним поработати пламенне вожделевый,
Радуйся, о души бессмертней присно попечение имевый.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 3

Силою свыше укрепляем, выну болезнуя о спасении души своея, добрых учителей искал еси, по слову святых отец, яко неудобь спасается без наставника к Богу шествуяй, и обрел еси оных, яко многоценное сокровище. Тех богомудрым поучением прилежно внимал еси, Богу благодарственно поя: Аллилуиа!

Икос 3

Имеяй непрестающую болезнь в сердцы своем, в кий бо час услышиши глас «Се Жених грядет» недоумея, светильник свой присно горящий уготовал еси, елеем благодати преисполнив сего. Мы же, части мудрых дев улучити желая, воспеваем ти сице:
Радуйся, постниче, себе Христа ради утеснивый,
Радуйся, вина от юности никакоже вкусивый;
Радуйся, древним отцем пустынным измлада подражавый;
Радуйся, противу страстей душепагубных подвизавыйся;
Радуйся, любве исполнение стяжавый,
Радуйся, семена греха непрестанно из сердца своего исторгавый;
Радуйся, помысел возношения самоукорением низложивый,
Радуйся, смирением гордую выю помыслов суетных сокрушивый.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 4

Бури помышлений сумнительных возмущаша душу твою, о доблий воине Христов, егда служити Богу и ближним всем сердцем возжелал еси, о стези же монашестей недоумевая, молился еси Богу со слезами: «Скажи мне, Господи, путь, в онь же пойду, яко к Тебе взях душу мою», - поя Ему с надеждою: Аллилуиа!

Икос 4

Слышавше от праведника Кронштадтскаго, егоже яко ангела земнаго узрел еси, словеса Христовы: «Аще любиши Мя, паси овцы Моя…», уразумел еси волю Божию спасительную. Сим предречена бысть и мученическая кончина твоя, еюже увенча тя Господь, сего ради вопием ти:
Радуйся, в день Успения Пречистыя Владычицы в воинство Ея вчиненный,
Радуйся, дивным смотрением Божиим имя апостола, во младости предреченное, получивый;
Радуйся, небесное ангельское звание паче всех земных возлюбивый,
Радуйся, Бесплотным силам во всем уподобитися возжелавый;
Радуйся, благодатию священства почтенный,
Радуйся, благоговейный Престола Божия предстоятелю;
Радуйся, научение юных аки святое послушание восприявый,
Радуйся, в подвизе любве и попечения о пастве твоей пребывый.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 5

Яко звезду боготечную, путь верным указующую, воздвиже тя Пастыреначальник на тверди церковней просветити мрак неведения и привести Господеви люди совершенны, да радостно вси воспоют с тобою Богу: Аллилуиа!

Икос 5

Видеша людие талант пастырства добраго, дарованный ти от Господа, егоже не яко бремя тяжкое восприял еси, но яко иго легкое понесл еси, любовию вся покрывая, ничимже смущаяся, на Господа твердое упование имый; мы же, дивящеся, вопием:
Радуйся, Пастыря кроткаго дивный подражателю,
Радуйся, небесному покровителю твоему подобниче;
Радуйся, апостольское дерзновение имевый,
Радуйся, об Отечестве твоем, тьмою неверия покрывающемся, скорбевый;
Радуйся, о рассеянных по путем погибельным присно болезновавый,
Радуйся, на зов твой текущих с любовию приимавый;
Радуйся, яко обида и памятозлобие от тебе далече быша,
Радуйся, яко превыше немощей человеческих пребыл еси.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 6

Проповедует земля Волынская подвиги и труды твоя, святителю Фаддее, яко истинною смертию для мира и гробом себялюбию архиерейское служение почел еси, неуклонно шествие ко Христу творя и воспевая Ему присно: Аллилуиа!

Икос 6

Воссия свет святительскаго служения твоего, о пастырю неусыпный, снедаше бо тя огнь любве ко Христу. Возжада душа твоя благодати Божией, о Господе хвалитися научающей: «Пшеница Божия есмь», - яко Богоносец восклицая. Мы же, видяще таковое усердие твое, воспеваем сице:
Радуйся, наречение в день священномученика Игнатия приявый,
Радуйся, сему Богоносцу любовию ко Христу уподобивыйся;
Радуйся, славы суетныя на земли не взыскавый,
Радуйся, совершенный образе чистоты и смиренномудрия;
Радуйся, омофор яко крест на рамена своя возложивый;
Радуйся, Архиерею Великому, небеса прошедшему, последовавый,
Радуйся, благочестие свое, яко жезл для овец словесных, имевый,
Радуйся, яко глава твоя увенчана бысть венцем долготерпения.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 7

Хотя явити всем красоту веры Православныя, неустанно трудился еси, да люди новы Христу приобрящеши, кротостию и тихостию нрава к себе привлекая, выну поя Богу: Аллилуиа!

Икос 7

Новаго тя Златоуста показа Человеколюбец Христос, неусыпно бо вертоград Господень, зноем безбожия иссушаемый, животворною влагою словес твоих напоял еси. Сего ради вопием ти:
Радуйся, от Источника воды живыя верных напояющий,
Радуйся, светильниче светлый, путь спасения нам озаряющий;
Радуйся, плотскаго мудрования до конца отвративыйся,
Радуйся, Писаний Божественных изъяснителю;
Радуйся, о просвещении истиннем радевый,
Радуйся, очи сердечныя отроком учением твоим отверзаяй;
Радуйся, юныя души на путь спасения наставляяй,
Радуйся, добрый соработниче Христов и верный Того учениче.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 8

Странное чудо является притекающим к тебе, блаженне Фаддее, ибо данною тебе Божиею благодатию во дни печали и скорбных обстояний светлым лицем радость пасхальную всем возвещал еси, воспевая Богу: Аллилуиа!

Икос 8

Весь хвала Богу и жертва живая был еси, святе Фаддее, глаголал бо еси, яко крестный путь спасения благодать Божия радостию преисполняет, юже мир не позна. Сего ради от святителя Тихона святость твоя известися, юже похваляюще, воспеваем ти сицевая:
Радуйся, странствия Владычня возследователю,
Радуйся, бессмертныя трапезы Христовы насладивыйся;
Радуйся, яко во страданиях Господеви уподобился еси,
Радуйся, яко клеветы, осуждение и заточение понесл еси;
Радуйся, яко во узилищи с тобою сущия утешал еси,
Радуйся, яко уныние и скорбь далече от них отревал еси;
Радуйся, дар прозорливости от Господа получивый,
Радуйся, и в темници милостыню творивый.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 9

Всякия утоляя печали, безмездник предивный явился еси, сирым и нищим вся раздавая, да обет нестяжания совершенне исполниши. О сем же людие земли астраханския зело чудишася, егда вольную нищету твою узрели суть, умиленным сердцем воспевая Богу: Аллилуиа!

Икос 9

Ветия суемудренныя нечестивыя видим твоим житием посрамляемыя, богомудре Фаддее; поправшия бо каноны церковныя и отеческия предания ко Христу привел еси, не словесы грозными заблудшия обличая, но богоподражательными своими нравы. Сего ради вопием ти:
Радуйся, на всяк день у Престола Господня молитвы возносивый,
Радуйся, словом богоносным паству свою неустанно учивый;
Радуйся, вся покрывающую любовь имевый,
Радуйся, светом Христовым заблуждшия просветивый;
Радуйся, отцев Вселенских соборов верный последователю,
Радуйся, еще в житии земном за святость почитаемый;
Радуйся, зерно Божественныя истины возрастивый,
Радуйся, преславное Российския земли заступление.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 10

Спастися хотя всякому, притекающему к тебе, наставниче добрый, страждущих яко слуга Христов приимал еси, раны греховныя тех исцеляя и волю Божию им открывая, воспевая Богу: Аллилуиа!

Икос 10

Стена еси всем прибегающим к тебе, богопросвещенне Фаддее, во дни бо лютых гонений Тверь град молитвою твоею ограждая, призывал еси люди твоя верными быти Христу даже до смерти, да жительствуют по словеси Евангельскому: «Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити». Укрепи же и нас, малодушных и унылых, зовущих ти таковая:
Радуйся, всяческия поношения смиренно претерпевый,
Радуйся, тя бо ни скорбь, ни теснота, ни глад, ни нагота, ни меч не устрашиша;
Радуйся, яко сия вся от любве Христовы тя не отлучиша,
Радуйся, ветве лозы Христовы, сторичный плод принесшая;
Радуйся, душу твою молитвою и любовию окриливый,
Радуйся, в мире многомятежнем, яко в тишей пустыни поживый;
Радуйся, святителей пресветлое украшение,
Радуйся, всем верным прерадостное утешение.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 11

Пение хвалебное возносим ти, священномучениче Фаддее; течение скончав, веру соблюл еси, тесным путем в житии твоем шествуя, душу твою молитвою и постом предуготовал еси и безкровным самозакланием венец мученический прежде кончины твоея стяжал еси, воспевая Богу: Аллилуиа!

Икос 11

Светом небесныя благодати зримо, святе, просиял еси, заушения и оплевания в темнице претерпевая, егда Владычица Пречистая за тя заступися и мучителей к покаянию приведе. Темже юдоль плача в гору святую претворися, мы же воспеваем ти сицевая:
Радуйся, светом Фаворским пред кончиною своею возблиставый,
Радуйся, всецело себе Богу предавый;
Радуйся, возвеселивый ангелы своими подвиги,
Радуйся, яко скорбь твоя в радость преложися;
Радуйся, ты бо соделал еси душу свою храмом Бога Живаго,
Радуйся, яко венца трегубаго в преподобничестве, святительстве и мученичестве, сподобился еси;
Радуйся наставниче и учителю, душу свою за други своя положивый,
Радуйся, и за враги своя смиренно Господа моливый.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 12

Благодать свыше ти данную сведуще, восхваляем мученическую кончину твою, преблаженне Фаддее, ты бо прослави Христа на земли жизнию, паче же смертию своею, по кончине же своей славою небесною осиянный, токи исцелений нам присно источаеши. Мы же, прославляя Бога, дивнаго во святых своих, воззовем Ему: Аллилуиа!

Икос 12

Воспеваем тя, чудотворца новаго и преславнаго, достохвальне Фаддее, за Христа бо страданием твоим в радость вечную вшел еси, и ныне во свете неприступнем пребываеши, лицезрения Троицы Присносущныя наслаждаяся и со ангелы и всеми святыми у Престола Божия ликуя, идеже и нас помяни, вопиющих ти таковая:
Радуйся, от мученик древних ничимже умаленный,
Радуйся, святче Божий, возсиявый силою и духом древних отцев;
Радуйся, в сонм новомучеников российских вчиненный,
Радуйся, мощи твоя святыя нам, недостойным, явивый;
Радуйся, яко честныя мощи твоя всем исцеления источают,
Радуйся, яко мощи твоя граду Твери и всей Российстей земли крепкое заступление;
Радуйся, присно радование всем возглашати призывающий,
Радуйся, яко по имени твоему и житие твое бысть.
Радуйся, священномучениче Фаддее, молитвенниче о душах наших!

Кондак 13

О заступниче наш у престола Царя Небеснаго, священномучениче славный Фаддее, веры православныя твердый поборниче и за Отечество наше присный молитвенниче! Нынешнее наше приими приношение, да молитвами твоими вечныя муки избавимся, и Небесныя радости сподобимся, воспевая Богу: Аллилуиа!

Сей кондак читается трижды, затем чтется икос 1 и кондак 1.

Молитва

О великий и преславный угодниче Христов, священномучениче Фаддее! Светильниче пресветлый, на свещнице Церкви Православныя возженный, сосуде чистоты и избранное селение Духа Святаго! Молим убо тя: сохрани под кровом молитвенных крил твоих Православное Отечество наше и паству, юже собрал еси, да не закоснеем в окаменении сердец и нерадении о спасении нашем.

О пастырю добрый и ближний друже Христов! Сподоби и нас, путем покаяния шествуя, возлюбити Бога всем сердцем и помышлением нашим и ближняго яко себе, и тако по неложному слову апостола: приближитесь Господу, и приближится вам, - сподобитися вожделенных селений райских, идеже ты с лики святых пребываеши, прославляя в Троице славимаго Бога, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

{mospagebreak title=На Введение во храм Пресвятой Богородицы}

Святой священномученик Фаддей, архиепископ Тверской и Кашинский
память 18 (31) декабря

Храм одушевленный

Почему так светлорадостно празднует Святая Церковь Введение во храм Пресвятой Богородицы? Почему причисляет этот праздник к величайшим годичным праздникам двунадесятым, приравнивая к таким великим событиям как Рождество Христово, Благовещение Пресвятой Богородицы? Казалось бы, что особенного во вхождении во храм Пресвятой Богородицы? Ответ на это Святая Церковь дает словами своего песнопения: «Днесь Храм одушевленный и великого Царя в храм входит, тому уготоватися в Божественное жилище: людие, веселитеся» . Церковь приглашает веселиться верующих, видя во Введении во храм Пресвятой Богородицы событие в деле нашего спасения величайшее, первостепенное. И мы можем понять значение его, если вспомним, для чего человек создан, к чему в жизни своей он должен более всего стремиться.

Когда Господь Иисус Христос, отходя из мира к Отцу вел прощальную беседу со Своими учениками, и один из них, Иуда, не Искариотский, спросил, почему Он хочет явить Себя ученикам, а не миру? Господь ответил: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у Него сотворим» (Ин. 14, 23).

Значит, гораздо важнее видимого славного явления Христа в мире явление Его в душах, соделавшихся Его обителями, храмами. В молитве Своей после прощальной беседы с учениками Господь говорил: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17, 21). Вот главная цель жизни человеческой - стать обителью Божества, сделаться с Ним единым, как едины ветви с лозою. Да и в самом деле, разве может ветвь жить сама по себе, не будучи на лозе, не имея с нею общей жизни? Она неизбежно засохнет, умрет. Ручей, отделившись от источника, не будучи пополняем из него, может ли течь постоянно? Так не может человек жить духовною жизнью, отделившись от Божества, в Котором неоскудевающий Источник его жизни. Человек есть дыхание жизни Божественной, потому что сделался душею живою лишь тогда, когда Бог вдунул в лице его дыхание жизни. (Быт. 2, 7). И потому он не может поддерживать в себе духовной жизни без постоянного ее вдыхания, как не может жить тело человека без постоянного вдыхания воздуха.

Но как может человек падший сделаться храмом Божества, ветвью Лозы-Христа, слить жизнь свою с жизнью Божественною, сделать ее дыханием Божества? Ведь в состоянии падения человек отдалился от Бога настолько, что многие о Боге и вспоминают редко, многие перестали совсем жить в Боге, ощущать Его бытие, усомнились даже в существовании Бога и слова: «несть Бог», которые псалмопевец считает отнюдь не от разума сказанными (Пс. 13, 1), повторяются все чаще и чаще. Как приблизиться к Богу, тем более сделаться храмом Божества тому, чья духовная жизнь вся соткана из мыслей, чувств, желаний с Божественною жизнью несродных, Бога прогневляющих? Не без причины люди, чем более из-за грехов своих отдалялись от Бога, тем более сознавали невозможность не только приблизиться к Нему, а даже и воззреть на Него. Приблизиться к Богу для грешника то же, что для сена приблизиться к огню. Воззреть на Бога грешнику нестерпимо, как больному глазами нельзя смотреть на солнце.

Чтобы воспользоваться огнем для поддержания, а не разрушения жизни, чтобы от сияния солнца воспринимать живительный свет и теплоту, необходимо умерить действия света или огня, воспринимать их через какой-либо покров, пропускающий свет и теплоту, но ослабляющий в то же время их силу. Таким покровом для человека духовно немощного был ветхозаветный храм. Если Моисей мог, после очищения своей души долгодневным постом и молитвою, беседовать с Богом, как бы устами к устам явно (Чис. 12, 8), то народ еврейский боялся приблизиться к Богу, сошедшему на гору Синай для изречения закона, и просил Моисея быть посредником в беседе с Богом (Исх. 20, 19). Тогда-то Моисей получил повеление от Бога сделать скинию, первый ветхозаветный храм (Исх. 25, 9 - 40).

Моисей видел на горе Самого Бога, и скиния должна была быть отображением вещей Божественных, жизни Самого Божества, но под покровом образов и сеней, чтобы немощный человек мог безвредно взирать на нестерпимое само по себе для него сияние Божества, обитающего в непреступном свете (1 Тим. 6, 16), воспринимать живительную теплоту любви Божественной, не опаляясь от Божественного огня (Втор. 4, 24; Евр. 12, 49). Так храм является необходимейшею в духовной жизни человека ступенью приближения к Богу, к тому, чтобы самому стать храмом Божества. Тогда человек соединится с Богом непосредственно через молитву, устремление к Нему всех своих мыслей, чувств, желаний, соединится всей своей жизнью с жизнью Божественной.

Вот почему таким важным в деле нашего Спасения является Введение во храм Богоматери. И Пресвятая Дева вошла во храм не для кратковременного только посещения его, а и для постоянного обитания в нем, чтобы через обитание там, куда не проникала никакая нечистота мира, сохраниться от всякой мирской скверны, жить для одного Бога, стать чистейшим Храмом Божества. Питаясь во храме небесным хлебом постоянного общения с Божеством, Пречистая Дева все более и более воспринимала в себе все свойства жизни Божественной, готовая стать Вместилищем Хлеба Божия, Который сходит с небес и дает жизнь миру (Ин. 6, 33), подобно тому, как ветхозаветная стамна вмещала манну, хлеб, сходивший с небес во образ Хлеба Истинного Иисуса Христа.

Через пребывание во храме готовилась Пресвятая Дева стать одушевленным Храмом Божества. Для человека недостаточно духовное единение с Божеством. Необходимо, чтобы Бог, обитающий на неприступной высоте небес, явился не земле во плоти и соединился с человеком через принятие естества человеческого, иначе дух человека устремился бы к Богу, а плоть снова и снова увлекала бы его к свойственным ей страстям, растворяла бы в себе дух, как то было с людьми перед потопом, которые сделались одною плотью и в которых не мог обитать Дух Божий (Быт. 6, 3). Кто же из людей мог сделаться одушевленным храмом для Бога воплощающегося? Только благодатная и всю славу добродетелей вместившая Пречистая Дева. Для того и воспиталась Она, по смотрению Божию, внутри храма. Только Она, вошедшая во Святая Святых, могла стать храмом одушевленным великого царя, «Тому уготоватися в Божественное жилище».

Вхождение Ее во храм не простое, подобное вхождение прочих людей, а особенное, послужившее не духовному только соединению людей с Богом, а и телесному воплощению Бога Слова. Храм ветхозаветный должен был смениться «Храмом одушевленным» Божества, ветхозаветные сени и образы - истиною. Это вхождение единственное по своему значению, так как без него не могло совершиться и уготовление «Храма телесного» Богу Слову. Вхождение во храм Пречистой Девы - предызображение Рождества Христова, о котором и начинает ныне петь Святая Церковь: «Христос рождается, славите! Христос с небес, срящите». Пречистая Дева, входя во Храм, Христа всем предвозвещает.

К празднованию словесному должны мы прибавить и празднование в делах жизни, чтобы оно не было лишь биением воздуха, пением уст о том, от чего далеко сердце. Как достойно могли бы мы почтить преславное Введение во храм Богоматери? Конечно, это возможно лишь в том случае, если мы сами захотим сделаться, подобно Пресвятой Деве, чистыми храмами Божества. Но представляют ли души наши для Божества сколько-нибудь удобные и приятные жилища? Ведь в душе нашей часто обитают мысли, желания столь скверные, что мы стыдимся за них и себя самих, тем более людей и Бога, от которого, подобного Адаму согрешившему, нам хотелось бы со стыдом скрыться, боясь своей наготы духовной. Но мы знаем, что от Всемогущего ничто скрыться не может, и что во всей наготе постыдных дел своих некогда предстанем пред лице Божие на суд, если не позаботимся удалить от себя все постыдное.

Нужно постоянное внимание к душе своей, чтобы не входило в двери сердца ничто нечистое. Нужен постоянный труд и подвиг духовный, чтобы постыдные мысли и желания отгонять от себя, оставляя в душе только такие, с которыми не стыдно было бы явиться пред Лице Христово. Бессилен человек отогнать от себя скверные мысли и желания, овладевающие душою и против воли. Но пусть заботится об этом отгнании не тогда, когда они укрепились в душе и возобладали ею всецело, а со дней раннего детства. Пусть родители всячески заботятся о том, чтобы нечистые мысли, образы не входили в души их детей, чтобы нечистые желания не распаляли их. Пусть чаще напоминают им о том, что лишь Христос есть Жизнь истинная и Сокровище единственно ценное. Чувствуя бессилие свое в борьбе с худыми мыслями и желаниями, пусть человек более молится и призывает помощь свыше. Окружают ли человека постоянно зловредные испарения страстей мира, пусть стремится в дом Божий, вдыхать дыхание жизни Божественной. Пусть человек чаще исповедует Богу грехи свои, ибо Христос дал священникам власть вязать и решить на небе то, что связано или разрешено на земле. Через покаяние невозможное человекам возможно Богу (Лк. 18, 27), - души бесчисленного множества людей чудно очищались, изменялись через покаяние. Не имея в себе жизни Божественной, пусть чаще соединяется человек с Источником ее через Причащение Святых Тайн Тела и Крови Христовых, делаясь живою ветвью Лозы Божественной. Любовь ко Христу да будет в нас жизненными соками, которые особенно через Святое Причащение переливаются из Лозы в ветви.

Да напоминает же нам нынешний праздник об этом назначении нашем - быть храмом Бога Живого (2 Кор. 6, 16). Если не сделаемся такими храмами, то превратятся души наши в жилище страстей и бесов, через страсти в нас вселяющихся. Удалится человек от дыхания жизни Божественной, будет вдыхать вредоносное дыхание духовной смерти. Удалится человек от огня Божественной жизни, будет охвачен пламенем страстей, началом пламени адского. Не захочет обитать с Богом, в Боге, - во веки будет жить с демонами. Да пребудет всегда перед нашими мысленными очами Пресвятая Дева, в три года вошедшая во храм для постоянного жительства, чтобы сделаться Селением небесным, светлорадостным, как светлорадостны небеса видимые. Матерь Божия превосходит эти небеса, как небо духовное, жилище Бога и Ангелов, безмерно превосходит немые небеса созданные.

Примечания

{mospagebreak title=В Неделю 26-ю по Пятидесятнице (на притчу о неразумном богаче)}

Святой священномученик Фаддей, архиепископ Тверской и Кашинский
память 18 (31) декабря

Проповеди, произнесенные в Саратовской епархии

Как нужно «в Бога богатеть»?

Притча Господа о неразумном богаче представляет вековечный урок того, что нужно не для себя, а в «Бога богатеть» (Лк. 12, 21), собирать сокровища не для лучшего лишь устроения своей жизни земной, а для жизни духовной, вечной, в Боге. Богач думал только о том, как лучше использовать богатый урожай. Он замышлял строить новые житницы вместо прежних, добра его не вмещавших, все же добро употребить на то, чтобы покоиться, есть, пить, веселиться. Ему и на мысль не приходило, что земное для души столь малоценно, что душу нужно обогащать совсем другими сокровищами, притом обогащать с великой заботой, трудом, тщанием, ибо никому неведом день, в который душу его возьмут у него. Кому тогда останется все, что на земле собиралось? С чем душа предстанет пред лице Божие, вступит в жизнь вечную, нескончаемую, если не были сделаны на земле запасы духовных богатств, которых хватило бы на вечность?

Кто же этот неразумный богач евангельский?

Слыша о житницах его, каждый человек думает обычно про себя: «Это не я, ведь новых житниц строить я не собирался, да и собирать в них нечего было бы». Никто из слушающих, быть может, не относит притчу Господа к себе самому. Между тем в действительности нет человека, к которому она не относилась бы. Богатеет для себя, а не для Бога, не только тот, кто строит новые житницы для собирания богатств вещественных, но и всякий, кто живет для себя, а не для Бога и жизни вечной. Всякий себялюбец богатеет для себя. Кто же из людей чужд себялюбия? Жить для себя умеет всякий, жить для Бога и ближних - лишь немногие. Иные и жертвуют собой для Бога и ближних, но для того лишь, чтобы увеличить собственное благосостояние, по крайней мере, не расстроить его сколько-нибудь существенно. Всякий, кто целью ставит одно земное свое счастье, наслаждение, озабочен только устроением благополучия земного с забвением о судьбе своей души, откладывает копейку на черный день жизни земной, без собирания сокровищ жизни духовной, вечной, не хочет добровольно расстаться ни с какими радостями и выгодами жизни земной ради спасения души, - подобен неразумному богачу евангельскому, строившему житницы для собирания и сохранения своего земного добра, не думавшему о душе, о жизни в Боге, отдавшему свою душу лишь насильственным истязателям.

Но если желающих богатеть «для себя» так много, то как мало людей, живущих всецело в Боге, о спасении души более всего помышляющих! Это едва ли не одни святые Божии, которых среди окружающих людей найти так же трудно, как среди сора улицы найти драгоценный камень. Если всмотреться в жизнь большинства людей, то не окажется ли, что они живут так, как бы души у них совсем и не было, как бы никакая вечная жизнь их и не ожидает?

Что значит заботиться о спасении души, многие и не знают, как «богатеть в Бога», о том и не помышляют. Нарочитая забота о душе кажется большинству странной, смешной, свойственной разве каким-то людям «не от мира сего», несвоевременной почти во все возрасты жизни.

О ребенке говорят: «Ему рано, подрастет, поймет, начнет заботиться и о душе». Переживающие возраст юности заявляют: «Разве в эти годы время думать о спасении души? Доживем до старости, отживем век земной, тогда начнем заботиться и о душе, и о жизни загробной». Достигшие зрелости почти всегда ссылаются на суету, дела и заботы житейские, мешающие заботам о душе: «Устремишь глаза на небо, земное уйдет из-под рук и само не устроится». Не позаботишься о хлебе насущном, можно и наголодаться. Старость, казалось бы, единственное время, на которое по праву откладываются заботы о спасении души. Но и в старости, чем более человек всю жизнь привязывался лишь к радостям земным, тем более льнет только к этим же радостям, их только понимает. Притом же и сил прежних у старых нет: ум не соображает, чувства притупляются, воля слабеет. И если человек в юности ссылался на старость, то в старости начинает ссылаться на юность, говоря: «Вот если бы возвратить юношеские силы, легко было бы заботиться о душе, а то и хотел бы, да нет сил». Так уподобляется человек евангельскому богачу, ранее «истязания» насильственного не хотевшему отдать жизнь души своей Богу, Который дал человеку дух. Как немногие готовы отдать жизнь своей души Богу добровольно, спокойно, с мирным сознанием, с дерзновенной уверенностью, что и в ту жизнь они отходят с приобретенными в Боге сокровищами, при обладании которыми не страшна и вечность. Как же и чем обогатить душу, чтобы покоиться и веселиться не на земле только, а и в жизни вечной? Первое и главное средство обогащения может показаться людям мира сего совсем странным: чтобы обогатиться духовно, нужно сделаться нищим духом, по слову Господа: «блажени нищии духом, яко тех есть Царство Небесное» (Мф. 5,3). Нищим духом обещано богатство Царствия Небесного.

Для обогащения - нищета, какое странное для людей мира сочетание понятий! Между тем все святые Божии стяжали «смирением высокая, нищетою богатая» . Гордый человек уподобляется горе или холму, с которых вода легко стекает или испаряется. Его добродетели легко утрачиваются, уподобляются пару исчезающему. Смиренная душа подобна долине, воды собирающей; она легко привлекает благодать Божию. В глубоком лоне смирения всякие добродетели удерживаются. Вверх стремится легковесное, вниз падает тяжеловесное; так добродетели высящейся гордости легковесны, добродетели души смиренной, уничижающей себя до земли, имеют значительный вес и ценность. Источник жизни духовной человека не в нем самом, уподобляющемся малому ручейку, а в беспредельном мире жизни Божественной, и только смирение открывает душу для свободного притока богатств Божественных, тогда как гордость закрывает ее, потому что ей свойственна самодовляемость, при которой не сознается нужда в обогащении духовном: «Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды», - говорит гордый, Господь же отвечает ему: «А не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг. Советую купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться, и чтобы не видна была срамота наготы твоей» (Апок. 3, 17-18).

Смирение, привлекая благодать Божию, в то же время само собой усиленно толкает человека к скорейшему обогащению духовному. Если человек искренно сознает свои недостатки, то не может не думать об исправлении их; если он скорбит, болеет душой, при виде этих недостатков, то не может не стараться об удалении их, как беспокоящую боль человек ищет всеми способами заглушить. Поэтому-то святые Божии, чем более смирялись, тем более прилагали труды к трудам, чтобы избавиться от недостатков и духовно обогатиться. Напротив, беспечность людей мира тем сильнее, чем более возрастающая гордость мешает им вникнуть в себя, осознать свои недостатки без всяких самооправданий. Святые Божии часто более заботились о том, чтобы приобрести искреннее, глубокое смирение, чем усилить свое воздержание, посты, бдения, молитвы, столь многоценной они считали добродетель смирения. Гордость лишает цены и добродетели человека, потому что гордость совершает их ради себя самого, а не для Бога. Гордый добродетелен не потому, что возлюбил Бога, а потому, что возлюбил себя, свою славу, так что и добродетелями для себя, а не в Бога богатеет.

Какими добродетелями удобнее всего может человек обогатиться, этому научает каждого Бог через обстоятельства его жизни, ибо каждый должен угождать Богу в том звании и состоянии, в каком призван (1 Кор. 7, 24), и каждому указывает Бог свой путь добродетели. Каждое слово, каждое дело житейское может человек сделать средством к духовному обогащению. Зачем тебе говорить слова пустые, «праздные» за каждое из которых дашь ответ в день судный (Мф. 12, 35)? Лучше промолчи, если, говоря, не можешь избежать слов праздных, и самое молчание вменится тебе в мудрость (Иов. 13, 5). Даже слово доброе равноценно лишь сребру, тогда как благовременное молчание - золоту. Если же говоришь, пусть слово твое будет приправлено солью любви с ее благодатью (Кол. 4, 6). Слова любви весьма ценны.

Неужели никак нельзя избежать тебе осуждения ближнего, которое столь вредно и многим и тебе самому по слову Господа: «Каким судом судите, таким будете судимы» (Мф. 7,2). Почему бы вместо слов осуждения не говорить тебе о ближнем с сострадательной, благопопечительной любовью, чтобы и самому с такой легкостью постоянно обогащаться неоценимым духовным сокровищем любви Христовой? Зачем тебе, подобно горькому источнику, постоянно изливать из сердца своего злобу, мучающую и тебя самого, и других, если можно злобе заградить выход, дать ей замереть в душе? Не лучше ли тебе стараться изводить из сердца струи любви, которые, когда начнут пробиваться, не иссякают, а усиливаются.

Любовь имеет чудное свойство: чем более она дает, тем более сама обогащается. Потому-то Господь заповедал более всего обогащаться любовию, этим сокровищем неоскудевающим на небесах (Лк. 12, 33), добродетелью, дела которой идут вслед за человеком в жизнь будущую. Чтобы приобрести это бесценное сокровище любви к Богу и ближнему, совершали святые Божии все труды свои, подвиги молитвы непрестанной, постов, бдений, меру человеческую превосходящих, поскольку и мера любви к Богу во святых бесконечно превосходила меру ее у людей обычных. Эти подвиги духовные имели цену не сами по себе, а постольку, поскольку ими умерщвлялось себялюбие, источник всех страстей, и душа делалась способной к любви Божественной. Совершеннейший цвет любви может возрастать свободно лишь в сердце от терния страстей очищенном. Без любви к Богу теряет цену даже благотворение, которое часто считается равноценным любви. Но как может быть равноценным благотворение, движимое порой не действительной любовью к Богу и людям, а честолюбием, разными житейскими ожиданиями, выгодами и прочими отпрысками себялюбия?

Итак, чтобы обогатиться не для себя, а «в Бога», необходимо прежде всего углублять в себе смирение, привлекающее благодать Божию, побуждающее к подвигам самоисправления, очищения от себялюбия, с его отпрысками страстями, к очищению души добродетелями духовными, вершиной которых является любовь. Те дни жизни, в которые не совершено никаких дел любви, нужно считать потерянными для жизни вечной. И дни, в которые человек достиг больших успехов в достижении себялюбивого счастья, были днями погубления души для вечности, по слову Христа: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф. 16, 25-26). Напротив, как полна и радостна бывает и земная жизнь человека, который каждым словом и делом распространяет вокруг себя живительный свет и теплоту любви, которой так бедна окружающая жизнь! Как такой человек обогащает и себя самого в жизни земной и вечной.

Примечания

{mospagebreak title=На память святого апостола Андрея Первозванного}

Святой священномученик Фаддей, архиепископ Тверской и Кашинский
память 18 (31) декабря

Проповеди, произнесенные в Саратовской епархии

Первозванный

Нынешний день побуждает нас восхвалить св. апостола Андрея, одного из двенадцати апостолов. Очень мало сохранилось о нем сведений в Святом Евангелии. Только о призвании ап. Андрея говорится несколько подробнее, другие сведения о нем кратки. Но и немногого сказанного достаточно, чтобы украсить память св. апостола Андрея вместе с воспевшею его Церковью многими и великими похвалами.

Уже название «первый» (Ин. 1, 41), которое дается ему в Евангелии, т. е. первый по призванию ко Христу, первозванный, так много говорит уму и сердцу. Ведь первому начать какое-либо дело, проложить куда-либо путь особенно трудно. Следовать за другими легче, чем начинать. И вот похвала первого званного ученика принадлежит ап. Андрею.

Придти ко Христу было нелегко, особенно первым ученикам. Если теперь, когда за Христом в течении многих веков шло уже бесчисленное множество людей, пойти за Ним не на словах, а на деле, кажется столь трудным, даже невозможным, то что сказать о первых последователях?

Правда, к пришествию Христа на землю Бог подготовлял людей через пророков, пред самым же пришествием уготовлял путь Господу Иоанн Предтеча, но многие из людей и пророков не понимали и не хотели понять! И к проповеди Иоанна Предтечи, почитавшегося за великого пророка, многие относились легкомысленно, лишь краткое время как бы полюбовались этим светильником горящим и светящим (Ин. 5, 35), а потом отошли от сурового проповедника покаяния, который не ест, не пьет, не обещает радостей жизни земной, проповедуя лишь о Царствии Небесном! Чаяние радостей земных от грядущего Христа ослепляло умы и сердца толпы. Она, слыша предречения пророческие о страданиях и смерти Христовой, не хотела понять их, повторяя, что дни Христа должны быть днями царственной славы и благосостояния земного, что Христос не должен умереть во веки (Лк. 19, 34-38, 44). Как трудно было сбросить пелену этих льстящих сердцу предрассудков, расстаться с пленившими сердце чаяниями, сделаться верным учеником сначала сурового проповедника правды Иоанна Предтечи, а потом последовать за Христом! Ап. Андрей сделал это первым. Он шел за Христом не озираясь назад, до конца своей жизни. Такова слава Первозванного.

Для такого следования за Христом необходимо было иметь в сердце пламенную любовь к Богу, превозмогавшую всякую любовь, воспламениться жаждою Божественною, неодолимым влечением сердца к тому, что чисто, истинно прекрасно, Божественно, заглушающим жажду наслаждений земных, не свободных от примеси греха. К ап. Андрею во всей силе приложимы чудные слова псалмопевца: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже; жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие? Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: «где Бог твой?» (Пс. 41, 2-4). С этой жаждой любви Божественной припал ап. Андрей сердцем своим к Источнику воды живой, Христу. И его жажда после первой встречи не ослабела, но усиливалась до конца жизни. «Много званых, но мало избранных» ради своей пламенной любви к Богу. Званые после, казалось бы, должны были исполниться такою любовию более первых званых, поскольку видели более благодеяний любви Божественной. Однако они часто оказывались и по избранию последними. Св. ап. Андрей, первый званый, был и первым избранным ради своей пламенной любви, оправдавшей призвание.

Господь сказал ап. Андрею и Петру: «Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4, 19). «И они, - продолжает евангелист, - тотчас, оставив сети, последовали за Ним». Как много сказано в этих словах немногих, и каких похвал достоин апостол, о котором такие слова сказаны! Не могут оставить ради Христа и немногое христиане, носящие Его имя с первых дней жизни! Медлят, откладывают целые годы до самого конца жизни то, что внушает сердце и совесть сделать ради Христа! А ап. Андрей тотчас оставил свои сети, с ними же и все свое благосостояние. Отселе у него не было ни обеспеченного куска хлеба насущного, ни постоянного жилища, ни определенных средств к существованию, ни радостей жизни земной, к которым привязано было сердце. Оставить все это - подвиг, превосходящий меру сил человеческих. Без помощи Христа никто из людей не может оставить все, разумея под этим отказ не только от имущества, но и от всего, чем человек жил, дорожил, любил, от всех привязанностей сердца ради Христа. Это высота духовная, на которую восходили после многих слез, воздыханий и трудов целой жизни величайшие подвижники Христовы. Но только оставившие все могут сделаться истинными «ловцами человеков». Как может кто-либо призывать других, когда сердце самого ловца не уловлено? Ему всегда скажут: «Врач, исцелись сам, покажи на деле, на примере собственной жизни то, чему учишь».

Ап. Андрей, оставив все ради Христа, сделался и прекраснейшим «ловцом» душ человеческих. Он прошел с проповедью о Христе, по свидетельству предания, множество стран, терпя гонения от иудеев и язычников. Он прошел многие страны Азии и Европы: Грецию, Кавказ, Скифию. Доходил, по преданию, до Киева, где водрузил крест и предсказал, что слава света Христова воссияет в стране Русской. Им, следовательно, положено начало «уловления» и наших душ, потому хвала ему как «ловцу человеков» из наших уст должна возноситься особенно усердная, теплая, сердечная.

Примечательны слова Предтечи Господня, которые побудили ап. Андрея последовать за Христом: «Вот, Агнец Божий» (Ин. 1, 36). Не столь удивительно было, когда впоследствии стекались ко Христу толпы, слыша проповедь о Царствии Небесном с его радостями, как последование за Христом Агнцем Божиим, пришедшим пострадать за грехи мира. На призыв к радостям, наслаждениям идут весьма многие. И числу приходящих ко Христу не было бы конца, если бы призыв к радостям Царствия Небесного не омрачался в сознании толпы призывом Предтечи Господня и Самого Господа: «Покайтесь, входите тесными вратами», а не «широким» путем столь манящих к себе наслаждений жизни земной, очистительными страданиями ради правды, которая господствует всецело в Царствии Божием. Потому толпы, привлеченные ожиданием радостей, скоро отходили, когда понимали, что Царствие, проповедуемое Христом, не земное, а небесное. Что радости его не обычные, земные, а особые, духовные, столь мало понятные живущим на земле. Что прежде, чем радости, ждут ищущих Царствия Христова страдания. Что Сам Христос - не царь земной, а прежде всего Агнец Божий, страдающий за грехи мира, и к соучастию в искупительных Своих страданиях призывает Он всех.

Ап. Андрей последовал за Христом Агнцем Божиим, не как любитель наслаждений жизни земной, но как верный ученик, возлюбивший Крест Христов. Когда правитель города Патры в М. Азии стал хулить Крест Христов, почитавшийся позорным у язычников, грозить апостолу крестною смертию, св. Андрей начал с верою и любовию объяснять правителю тайну Креста, через который совершилось искупление людей. Тогда правитель подверг апостола заключению в темнице, побоям и другим мучениям. Св. Андрей назвал себя рабом креста и говорил, что не боится страданий временных, даже желает их ради Христа Распятого. Когда апостол увидел крест, уже приготовленный для него, то воскликнул: «Радуйся, крест, плотию Христовою освященный. Прежде, нежели был распят на Тебе Христос, ты был страшен для людей, ныне же ты с любовию и радостью приемлешься... О крест, издавна любимый! О крест, давно желаемый! Возьми меня от людей и отдай меня Учителю моему!» Когда народ требовал снять со креста невинного праведника и правитель Епат хотел уже уступить желанию народа, апостол молил, чтобы Господь не допустил этого, не лишил его уподобления Ему в образе смерти, не дал поколебаться верующим, затем мирно предал дух свой, не сойдя со креста, подобного своему Учителю. Восприяв с первого призвания свет Христов, апостол взошел на крест, чтобы соединиться навеки с Богом.

Да дарует нам Господь сложить похвалы ап. Андрею в своих сердцах, чтобы воспоминанием о дивных духовных доблестях его хотя бы отчасти отгонялась наша медлительность в последовании Христу, в исполнении Его заповедей, чтобы возгоралась в сердцах наших любовь ко Христу, постоянно охлаждаемая житейским себялюбием, орошаемая пеплом страстей, чтобы усиливалась в нас готовность ради Христа если не оставить все, то оставить хотя бы постыдные, унижающие нас страсти, чтобы воспламенялась любовь не к наслаждениям лишь жизни земной, которых ищут язычники (Мф. 6, 32), но и к правде Царствия Христова, радость которого неизреченна и не сравнима ни с какими радостями земли, от Христа нас отдаляющими.

{mospagebreak title=На перенесение мощей святителя Николая Чудотворца}

Святой священномученик Фаддей, архиепископ Тверской и Кашинский
память 18 (31) декабря

Проповеди, произнесенные в Саратовской епархии

Правило веры и образ кротости

«Приспе день светлого торжества: град Барский радуется и с ним веселится вся, ликовствует песньми и пеньми духовными: днесь бо священное торжество в принесении честных и многоцелебных мощей Святителя и Чудотворца Николая, якоже солнце незаходимое воссия светозарными лучами» - так говорит о нынешнем празднике в честь Святителя Николая Святая Церковь. Славно было имя Святителя Николая в Мирах Ликийских еще при жизни его, просиявшей великими добродетелями, делами милости, дивными чудесами. Мощи его из Мир Ликийских в конце XI века были перенесены в далекий Барград, в Италию. В то время Миры Ликийские были опустошены сарацинами. И вот Святитель Николай, явившись во сне одному пресвитеру в городе Бари, повелел увезти его мощи в этот город, ибо Господу не угодно было, чтобы мощи Святителя оставались в опустошенном месте. Быть может, перенесение мощей святителя из опустошенной области было печальным напоминанием малоазийским христианам о том, что ослабела их жизнь духовная, что должны они исправить в жизни своей многое, близкое к смерти (Апок. 3, 2). Быть может, и самое нашествие сарацин было во исполнение пророческих предостережений Малоазийским Церквам, которое мы читаем в Апокалипсисе. Но и не в одобрение латинян совершилось переселение святителя Николая в Барград, ибо он переселился к христианам Православного исповедания, объявил волю Божию о своем переселении православному иерею, православным людям повелел совершить перенесение мощей своих.

Если же и прославился святитель многими чудесами на Западе, то не ради правоты веры латинян, а для того, чтобы имя Христово прославилось и пред инаковерующими. Ведь Господь всегда творил много чудес, чтобы обращать к вере и неверующих. Пребывание Святителя в мощах своих в Барграде есть как бы постоянное напоминание и призвание западных христиан к единению с православными христианами. Переселяясь в Барград, Святитель являлся как бы апостолом Православия на Западе. Но вскоре латиняне начали постепенно вытеснять Православие из Италии, забирая в свои руки церкви, обители, самые мощи святителя.

Дивной помощи Святителя Николая сподоблялись не одни православные, а и многие язычники, которым он являлся, избавляя от бед, которые потом, приходя в православные храмы и взирая на икону святителя Николая, ставя свечи перед нею, свидетельствовали, что изображенный на иконе был их избавителем. Поистине от востока солнца до запада прославлено имя Господне через святителя Николая, когда «взыде яко звезда от востока до запада мощи святителя, море освятися шествием его» . Весь мир узнал о чудном угоднике Божием, который не восхотел оставаться в опустошенном месте, но хотел распространить милости свои по всему миру. В каждом народе, даже языческом, лучшие души влекутся к Богу, общему Отцу всех людей, ко Христу, в Котором богоподобная душа узнает сияние образа Божия, и в ней самой отпечатленного и потускневшего, стершегося, загрязнившегося.

Чудесные милости Святителя изливаются и доселе всюду на призывающих его с особенною верою. И в праздник Святителя мы восхваляем его духовные добродетели и доблести. «Радуйся, всех добродетелей зерцало», - поет в нем Святая Церковь. Но изобразить все добродетели великого Святителя не в силах человеческое слово, и потому должно остановиться только на некоторых: «Правило веры и образ кротости», - так именуем мы его. И эти слова вызывают целый ряд воспоминаний о Святителе, о его делах, свидетельствующих, что он воистину был правилом веры и образом кротости, доселе влекущим к нему сердца бесчисленного множества людей во вселенной.

Свт. Николай, еще младенцем, 3 часа стоял в купели Крещения, знаменуя свое будущее предстояние Святой Троице. «Радуйся, озарение трисолнечного света, радуйся, денница незаходимого солнца, радуйся, свеще, божественным пламенем возженная; радуйся, яко тобою попрася поклонение твари, радуйся, яко тобою научаемся поклонятися Творцу в Троице» . А его любовь к Св. Писанию и неленостное пребывание в храме с детства разве не были самым ранним, уже сознательным проявлением жизни по вере? Его пламенное стремление в Иерусалим, - поклониться местам страданий Христовых, - разве не свидетельствовало, что душа святого жила верою в Господа Иисуса Христа Спасителя, горела любовию к Нему, от веры возгоревшейся. Дивно избрание святого во епископы Мир Ликийских по особому указанию Божию архиерею: «Тот избранник, кого первым увидишь, входящим в церковь на утреннее пение», - говорит Господь. Здесь виден Промысл Божий о Своем избраннике. Не вспоминается ли здесь голос, обращенный некогда к отцу верующих Аврааму: «Иди в землю, которую я укажу тебе» (Быт. 12, 1).

Многочисленны чудеса, которые начал творить Святитель еще при жизни, укрощение бури, воскресение мертвого корабельщика, явление во сне царю Константину с требованием освободить невинно осужденных на смерть воевод, спасение гибнущих от голода, исцеление больных и т. д. Все это дела великой веры Святителя. Заключение невинного святителя в темницу, соединенное со страданиями от голода, жажды, тесноты во время гонений Диоклитиана, было исповедничеством веры, говорило о готовности святого все претерпеть за нее. Он ревностно истреблял остатки язычества, ревностно защищал Православную веру на Первом Вселенском Соборе, где выступил против Ария, отвергавшего Божество Христово. Вот потому мы и называем Святителя «правилом веры».

«Радуйся, великий благочестия столпе, радуйся, верных прибежища граде, радуйся, твердое Православия укрепление, радуйся, огненная словеса испущаяй, радуйся, добре стадо твое наставляяй, радуйся, яко тобою вера утверждается, радуйся, яко тобою ересь низлагается» . Сам Господь с Евангелием и Божия Матерь с Омофором, Которых видели около Святителя некоторые из отцов собора, являли, как честна ревность его в вере, как достоин он сана архиерейского.

Об образе кротости милостивого Святителя все мы, конечно, помним. И дела его многие испытали на себе. Кто не помнит, как спас он трех дев от скверного брака посредством тайной милости? Кому неизвестно, как избавил Святитель от казни трех неповинно осужденных мужей, затем освободил из темницы и трех оклеветанных перед императором Константином воевод? Впрочем, нельзя исчислить всех дел милости свт. Николая, явных и тайных, которые он начал совершать тотчас по смерти родителей, раздав полученное от них достояние бедным. «Радуйся, милости привеликия сокровище; радуйся, промышления о людех приятелище. Радуйся, пище и отрадо к тебе прибегающих; радуйся, хлебе неснедаемый алчущих. Радуйся, богатство бедне живущих на земли Богом данное; радуйся, воздвижение скорое убогих. Радуйся, быстрое нищих услышание; радуйся, скорбящих приятное попечение. Радуйся, трех дев непорочный невестителю; радуйся, чистоты усердный хранителю. Радуйся, ненадежных надеяние; радуйся, всего мира наслаждение». «Радуйся, обуреваемых тихое пристанище. Радуйся, утопающих известное хранилище. Радуйся, превождение сущих в вихрем; радуйся, согреяние сущих во мразе»; «Весь еси всем воистину помощник, богоносе Николае, и соорал еси вкупе вся прибегающия к тебе, яко свободитель, питатель и врач скорый всем земным» .

Будем вспоминать добродетели великого Святителя, молясь, чтобы он нас, столь нищих духом, духовно обогатил, чтобы он, будучи правилом веры, не дал поколебаться в вере и нам среди бед жизни до смерти, чтобы он, сильный молитвенник и ходатай пред Богом, не дал поколебаться нам в вере по немощи, укрепил, когда будем близки к падению, спас скоро от бурь житейских, как внезапно являлся он плавающим на море и призывающим его. Будем призывать его, как всегда близкого по вере, хотя и отдаленного местом и временем жизни, чтобы он, телом в Бари почивая, духовно нас посещал и чудесами своими всюду достигал, чтобы не закрылся источник милостей его, изливающихся из него, как неисчерпаемое море чудес и для нас. И хотя мы недостойны милостей Святителя, но как Господь не праведников, а грешников призывает к покаянию (Мф. 9, 13), так миловал бы и святитель добрых и злых, праведных и неправедных (Мф. 5, 45), «изводя честное из недостойного, драгоценное из ничтожного» (Евр. 15, 19).

Примечания

{mospagebreak title=В день Святой Троицы}

Святой священномученик Фаддей, архиепископ Тверской и Кашинский
память 18 (31) декабря

Проповеди, произнесенные в Саратовской епархии

Дары Духа Святого

Вознесшись на небо, Господь оставил апостолов Своих в мире одних, и они должны были почувствовать свое сиротство, потому долго не могли оторвать своих взоров от неба, скрывшего от них возлюбленного Господа. Явившиеся Ангелы отогнали печаль их радостной вестью, что Сей Иисус, вознесшийся от них на небо, приидет таким же образом, каким они видели Его восходящим на небо (Деян. 1, 11).

Получив эту весть, апостолы возвратились в Иерусалим «с радостью великою» (Лк. 24, 52), однако знали они, что от Второго пришествия Господа отделяют их «времена и сроки», никому не известные, «которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1, 7). Нужно было заполнить образовавшуюся в душах пустоту, дать апостолам как бы запасы жизни, которые помогли бы им долгие времена и сроки пережить без ощущения одиночества, сиротства. Для того Господь обещал апостолам и по вознесении на небо пребывать с ними «во вся дни до скончания века» (Мф. 28, 20), пребывать, конечно, невидимо, духовно, в Духе Своем, которого обещал Он им послать как «Утешителя иного», но и единого с Ним по Божественному естеству, так что через Духа Утешителя и Сам Он будет в них (Ин. 14, 16-20). На ожидании Утешителя, пришествие Которого должно было совершиться через несколько дней (Деян. 1, 5), и сосредоточились теперь апостолы.

Прождать несколько дней совсем не то, что целые века, и эти дни ожидания должны были пройти тем незаметнее, что ученики Христовы с Матерью Господа, братьями Его и иными пребывали в единодушной молитве и молении (Деян. 1,13-14). Радостное ожидание, соединенное с совершенной уверенностью в исполнении обетования Христова, не давало втесниться печали в сердца их. Они пребывали в постоянном «хвалении и благодарении» Господа, поглощавшем печаль разлучения с Ним (Лк. 24, 53).

В таком состоянии души апостолов уподоблялись чистым незаполненным сосудам, готовым воспринять обещанного Утешителя. Никакие житейские мысли, заботы, земные страсти или желания не заполняли душ апостолов. Их души были заполнены одним желанием, все более и более разгоравшимся, - воспринять Утешителя Духа, о Котором так много радостного говорил Христос в Своей прощальной беседе, отходя из мира к Отцу. Воспоминаниями слов Христовых, радостным ожиданием их исполнения всецело были заняты души апостолов в дни после Вознесения Господа. Они уподобились земле, жаждущей дождя, и тем более, что самому ожиданию свойственно усиливать духовную жажду. И вот, когда наступил великий праздник Пятидесятницы, день дарования евреям закона при Синае, их пламенное ожидание исполнилось: в виде огненных языков сошел на апостолов Дух Святой, излившись, как небесный дождь на землю жаждущую.

Исполнилось древнее пророчество Иоиля: «Излию от Духа Моего на всяку плоть» (Иоиль 2, 28; Деян. 2, 17). Излился Дух Святый не только в видимом телесными очами образе, но и настолько ощутительно для души, что не могло быть никакого сомнения в предреченном издавна Его пришествии.